Каждая эпоха имеет свой язык, свой набор лозунгов, свои понятия о том, что законно и незаконно. Одни и те же явления, одинаковые мотивы находят различное выражение в зависимости от идеологического климата времени и места. Исконное человеческое желание торжествовать, властвовать может быть оправданно в один исторический период стремлениями к чести и славе, а в другие – необходимостью обратить язычника в свою веру, достичь естественных границ, потребовать утраченное наследство, защитить рынки, исполнить волю судьбы или взять на себя «бремя белого человека». Европа XIX в., охваченная страхом перед мощью своей собственной экономики, боготворила экономический процесс. Новый «бог» был призван осуждать или оправдывать любое обстоятельство, действие или политику экономическими потребностями «верующих».
Когда Рональд Томсон настаивал на открытии Каруна или строительстве дорог внутри Персии, он оправдывал свои предложения условиями общепринятого экономического характера. Его коллега Иван Алексеевич Зиновьев, который нисколько не был заинтересован в благосостоянии нескольких дюжин армянских торговцев в Северной Персии, пользовался почти таким же языком.
Частичное урегулирование афганского пограничного спора после инцидента в Пенджде в 1885 г. привело к временному ослаблению напряженности в Тегеране. К тому времени И.А. Зиновьев и Рональд Томсон покинули Персию. На протяжении двух с половиной лет английскую миссию возглавлял поверенный в делах Артур Николсон, не много знавший о Персии и заботившийся о ней еще меньше. Летом и осенью 1885 г. Лондон обратился с официальными предложениями к Берлину, надеясь вовлечь Германию в «развитие» Персии, или, на простом языке, заручиться поддержкой Бисмарка в попытке выдворить оттуда Россию.
Шах предпринимал попытки в том же самом направлении. Весной 1885 г. Германия открыла свое дипломатическое представительство в Тегеране. Осенью Мошен-хана Мойн ол-Молка направили в Берлин, чтобы просить у Бисмарка военных инструкторов и административного советника, чтобы привлечь Германию в Персию. Все, что Мошен-хану удалось сделать, это нанять двух отставных немецких генералов. Сэр Эдвард Мэлет, британский посол в Берлине, был не более удачлив. Он направил Бисмарку новое предложение Рейтера о международной компании для строительства железной дороги в Персии, отмечая, что канцлер мог бы благословить этот замысел.
Бисмарк отказался от приманки. Его ответ, написанный на полях, был ясен и краток: «Нет».
Англо-германские переговоры по Персии вдохновили Рейтера возобновить усилия, чтобы получить компенсацию за свою концессию, на основе которой Англия представила Персии несколько планов железнодорожного строительства в 1886-м и 1887 гг.
Периодически шах также пытался найти нейтрального строителя персидских железных дорог. Весной 1886 г. Яхъя-хан Мошир од-Дойлы вел переговоры с американцем Уинстоном. Мельников и Николсон были в курсе. Русский дипломат заявил Яхъя-хану, что предложение г. Уинстона имеет для России серьезные коммерческие неудобства: соединяя Тегеран с Персидским заливом железной дорогой, оно открыло бы путь европейским товарам на персидские рынки и удалило бы с них русские товары.
Проект Уинстона был провален Артуром Николсоном, сказавшим шаху, что предоставление концессии американцу произведет самое неблагоприятное впечатление в Лондоне, а Рейтер потребует реституции своих прав. Шах, напуганный этим заявлением английского поверенного в делах, поспешил аннулировать концессию Уинстона.
Летом 1886 г. персидский посланник в Лондоне, мирза Малькам-хан, вернулся в Тегеран для консультаций со своим правительством по железнодорожному вопросу. Русский посол Е. Штааль сообщал из Лондона, что Малькам-хан сказал ему о желании строить железные дороги, но не может выбрать направления, в котором их следует прокладывать. Те, что связали бы столицу с югом, стали бы выгодны британской торговле, а идущие на север принесли бы пользу русским. Малькам-хан, «добрый друг Англии», уверял Штааля, что приложит все усилия, чтобы построить железные дороги от Тегерана к северу.
В Санкт-Петербурге с интересом наблюдали за попытками разных предпринимателей построить железнодорожные линии в Иране. Князь Николай Сергеевич Долгоруков, новый русский посланник в Тегеране, понимал, что такие линии должны быть построены. «Он понимает всю грандиозность этой идеи, – писал надворный советник граф И.И. Воронцов-Дашков К.П. Победоносцеву, – и абсолютно убежден, что это можно реализовать без возражений со стороны Персии». Долгоруков беспокоился только о том, чтобы железные дороги были построены Россией.
Московские коммерсанты, которые со времени вступления в действие ограничительного тарифа на транзит в 1883 г. рассчитывали на определенные доходы на персидском рынке, опасались введения железных дорог в Персии. Некто В.П. Осипов написал Победоносцеву о том, что выявил в Берлине группу евреев, образовавших компанию с этой целью. Осипов выражал опасение того, что успех «еврейского замысла» ввергнет Персию в долги и превратит ее в другой Египет. Интересы акционеров компании не должны преобладать над интересами русской торговли. «Что касается вопроса о том, насколько хорошо наши коммерческие интересы были бы представлены компанией евреев в русском платье, то едва ли нужно говорить об этом».
Московским коммерсантам нечего было опасаться. Вскоре после своего прибытия в Тегеран князь Долгоруков получил от шаха документ, урегулировавший этот инцидент. Его величество написал русскому посланнику в сентябре 1887 г., что из дружбы к России решил не давать разрешения на строительство железных дорог или эксплуатацию водных путей иностранным компаниям без предварительной консультации с русским императором; таким образом Персия сможет оценить пользу от предлагаемого проекта и защитить себя от ущерба.
России, фактически, было предоставлено право вето на строительство железных дорог в Персии.
Артур Николсон не мог или не хотел осуществлять энергичную политику. Он снискал расположение шаха, ободряя его надеждой на британскую гарантию независимости его страны, гарантию, которую в Лондоне никто не был готов дать. Поверенный в делах чувствовал, что Англия не должна тратить свою энергию для противодействия русскому влиянию на персидское правительство. Он был, наверное, первым британским дипломатом, не верившим в возможность оспорить положение России.
Николсон считал: «Если бы мы могли убедить Германию дать Персии совместные гарантии… Но без постороннего участия нельзя брать на себя серьезные обязательства».
Такая политика неизбежно приводила к разделению Персии. Стараясь сохранить свои позиции на юге, пытаясь завоевать дружбу Масуд-мирзы Зела ос-Солтана, «сатрапа из Исфахана», Британия как бы предлагала России поделить страну. Николсон не был защитником такого курса, пока еще нет… Спустя двадцать лет, с холодной решительностью, он поможет разрезать Персию на три части и отдаст самую большую России. Его сын и биограф пишет: «Когда его спрашивали много лет спустя, почему он был убежден в необходимости англо-русского соглашения, он ответил решительно: «Из-за того, что я увидел в Персии в 1886 г.». В феврале того года он написал Филиппу Карье: «Конечно, если бы мы могли прийти к взаимопониманию с Россией по вопросу о целостности, – это было бы лучшим решением из всех».
