Амин ос-Солтан показал требования и черновик персидского ответа Вольфу, хотя переговоры с Долгоруковым были секретными. За следующие две недели окончательная версия была подготовлена и показана Вольфу министром иностранных дел мирзой Аббас-ханом Кавам од-Дойлы. В своем заявлении Персия предоставила русским право навигации в лагуне Энзели, но предложила, чтобы сами русские построили дороги на севере. Что касается железных дорог, шах давал России четыре года для выбора линии с севера в Тегеран. В конце этого срока, или в течение срока действия концессии, предоставленной России, шах мог предоставить такую же концессию другому соискателю. Вольф сказал мирзе Аббас-хану, что Англия имеет три собственных требования:
1. Как только концессия будет предоставлена России на севере, подобная концессия должна быть дана на юге любой компании, названной правительством ее величества.
2. Не следует предоставлять концессию на юге без одобрения правительства ее величества.
3. Должна быть незамедлительно построена транспортная дорога, уже обещанная в связи с открытием Каруна от Шустера к Тегерану.
Долгоруков сильно возражал против четырехлетнего срока, предлагаемого иранцами, вместо пяти лет, о которых он просил.
Гирс был обеспокоен его «роковой страстью», но князь шел своим путем.
Персы прислали ему новое заявление, содержавшее шесть статей, последняя из которых утверждала, что русские могут строить железную дорогу везде, где сочтут нужным. Отводилось пять лет для составления проектов и ведения переговоров. В течение этих пяти лет Персия не будет предоставлять концессию другой компании.
Долгоруков торжественно телеграфировал Гирсу, что достигнут полный успех. Соратник и помощник Гирса в Министерстве иностранных дел В.Н. Ламздорф прокомментировал: «Эти телеграммы… создавали впечатление от блестящего успеха, но замечательный князь забыл выяснить, действительно ли Шах откладывает на пять лет все решения в отношении железных дорог вообще или… в конце этого срока намеревается одновременно отдать Англии исключительную концессию на все железные дороги в южной Персии… Г-н Гирс хочет выяснить у нашего Посланника в Тегеране об этом, прежде чем ответить Шаху, который, похоже, только хотел умиротворить нас уловкой, не заметить которую никак нельзя».
25 марта Долгоруков телеграфировал Зиновьеву о том, что шах вручил ему оригинал заявления, подтверждающего обещание не предоставлять железнодорожные концессии никаким компаниям, кроме русских, в течение пяти лет. Англичане, таким образом, не могли получить концессию на юге до 1894 г.
Удовлетворив требования Долгорукова, персидское правительство должно было также удовлетворить Вольфа. Это подразумевало, что России не позволят контролировать дорогу на всем протяжении от Каспийского моря к Персидскому заливу. Поскольку фактически такое обещание никогда не было дано, шах Амин ос-Солтан и Вольф совершили небольшой подлог: шах написал послание своему министру иностранных дел, из которого становилось ясно, что всякий раз, когда будет предоставляться железнодорожная концессия на севере, немедленно концессия на железную дорогу из Тегерана в Шустер или другую будет предоставлена английской компании.
Гирс и Зиновьев были правы в своих подозрениях. Долгорукову не удалось достичь своей цели. Если Россия построит железную дорогу из Бендер-Гэса к Тегерану, Англия ответит строительством линии из Бушера или Мохаммереха к Тегерану. Подобная ситуация была крайне далека от монополии, которую, как полагал князь, он добыл для своей страны.
Борьба за железные дороги не была закончена. Вольф был не в меньшей степени, чем Долгоруков, обеспокоен получением свободного доступа внутрь Персии с помощью железных дорог. Перспектива русской линии, проходящей через Хорасан, была особенно неприятна. Чтобы противостоять этой потенциальной угрозе, Вольф предложил проложить стратегическую железную дорогу из Кветты в Сеистан. Генерал Маклин, вскоре назначенный консулом в Мешхед, полагал, что железная дорога будет иметь и коммерческую цель, привозя индийские товары в Хорасан. Вольф предполагал, что «железная дорога через Белуджистан дала бы Англии такое влияние на Персию, которое нейтрализовало бы господствующее положение, достигнутое Россией посредством Транскаспийской дороги для осуществления ее замыслов по Афганистану и Туркестану». Вольф признавал, что правительству Индии трудно финансировать этот проект, но он предлагал решение: «Я думаю, что можно было бы убедить барона Рейтера построить в случае получения концессии железную дорогу, которую индийское правительство могло бы арендовать и управлять ею, используя благоприятные тарифы».
Сама мысль, что Россия может построить железную дорогу через Хорасан, заставляла содрогаться спины британских военных. Почти такой же пугающей была идея дороги от Каспийского моря к Персидскому заливу. Железная дорога с севера на юг и линия через Хорасан, как понимали в военном министерстве, обеспечат России «контроль над всем Персидским королевством и предоставят ей такое положение на Индийском океане, которое потребует увеличения британских военно-морских сил в индийских водах, что увеличит тяжелую ношу».
Генерал Брэкенбери, руководитель военной разведки, написал в министерство иностранных дел: «Хорасан – не только база для ведения серьезных действий против Индии, если когда-либо они будут предприняты, овладение им необходимо России для поддержания действий в Западном Афганистане. Это четко сформулировано в важных русских секретных документах.
Даже если мы допускаем, что рано или поздно Хорасан должен стать русской провинцией, а Герат и Северный Афганистан тоже достанутся России, желательно отодвинуть этот черный день как можно дальше. Ничто так не ускорит его приход, как строительство предложенных железных дорог, и ничто не прибавит так много к мощи России для дальнейших наступлений».
Соперничество в отношении железных дорог было прервано в начале лета 1889 г. третьим европейским турне шаха. Вольф предложил Насреддину приобрести «более обширное познание» Англии, чем он получил в 1873 г.
Под «познанием Англии» Вольф предполагал знакомство с миром бизнеса в Сити. Шах надеялся также посетить Санкт-Петербург, но, несмотря на намеки, сделанные в Тегеране и Санкт-Петербурге, приглашение не пришло. Царский гнев на Насреддина был вызван тремя телеграммами, которыми обменялись Солсбери и Вольф и которые были перехвачены русской разведкой. Телеграммы свидетельствовали, что шах консультировался с Вольфом по каждому вопросу и держал его в курсе всех переговоров с Долгоруковым. Из них Гирс, Ламздорф и Зиновьев поняли, что, очевидно, шах обещал Англии концессии на все железные дороги на юге, если Россия получит одну на севере. Александр III читает телеграммы с разъяснительными примечаниями Гирса и возвращает их с письменным комментарием: «И шах воображает, что мы примем его в Санкт-Петербурге? Его ноги не будет в Петербурге, пока он не предоставит нам все, что мы требуем».
Придворные круги действительно были очень раздражены. Князь Долгоруков, который принадлежал им намного больше, чем Министерству иностранных дел, сказал Вольфу, что «ничто не может быть улажено с персами без британского посланника. Фактически, обсуждение вопросов с персидским Правительством – то же самое, что ведение переговоров с Кабинетом Св. Джеймса». Царь говорил о двуличности Насреддина, а императрица утверждала, что королева Виктория не хочет, чтобы шах посетил Лондон, потому что «он наносит ущерб дворцам и его посещения стоят слишком дорого». Гирс парировал с необычной храбростью, что, даже если королева лично выступит против визита шаха, правительство сочтет это очень желательным. На замечание царя, что шаху следует выбрать какой-нибудь другой маршрут по Европе, Гирс ответил, что это повредит престижу России на Востоке. Александр уступил, бормоча: «Придется принять его, если он будет настаивать».
