Орнштейн, возможно, сообщал правду. Производитель мог бы извлечь выгоду из монополии, и потребителю можно было бы предложить лучшее изделие, хотя едва ли по старой цене. Но торговцы, конечно, понесли бы убытки, а именно они составляли наиболее красноречивую и мощную прослойку в городском населении Персии. Волнения против монополии продолжали возрастать. Муллы Шираза отказались входить в свои мечети, пока Бинс не будет изгнан из города. 29 мая ага мирза Мохаммад Али, муджтахид, объяснил представителю британского консульства, что либо Бинсу, либо духовенству придется оставить страну.
К разгару лета Тебриз кипел. Антимонопольные действия приобретали организованность и превращались в движение. По ночам в городе появлялись воззвания. Одно из них гласило: «Горе тем улемам, которые не будут сотрудничать с народом! Горе тем, кто не будет жертвовать свои жизни и средства! Любой из улемов, кто не согласится с народом, потеряет свою жизнь. Горе любому, кто продаст хоть щепотку табака европейцам!
Горе европейцам, если они захотят насаждать нравы неверных! Мы сначала убьем европейцев, а затем разграбим их собственность! Горе армянам, ибо они будут убиты и потеряют свою собственность и свои семейства! Горе тому, кто сохранит спокойствие!»
Амин ос-Солтан сказал Кеннеди, что русский генеральный консул в Тебризе подстрекал к публикации воззвания. Бютцов нанес монополии удар и оказал молчаливую поддержку сопротивлению, когда «объявил всем русским подданным, что они могут игнорировать существование табачной монополии и покупать и продавать табак без ее позволения».
То, что русский консул в Тебризе активно работал против монополии и способствовал активизации движения, также доложил Р. Патон. Муджтахиды проповедовали против компании. В течение месяца мохаррама огромные толпы плакальщиков бродили по улицам, принимая участие в поминальных самобичеваниях.
Вид крови, вопли, волнения усиливали напряжение почти до экстаза, когда могла начаться всеобщая резня христиан. Правитель Тебриза был странно спокоен. Патон приписывал это русскому консулу, который, как говорили, обещал защитить мулл. «Мне кажется, – написал Патон, – что сейчас та ситуация, которую ожидали русские». Под давлением персидские служащие уходили из монополии.
«Я боюсь, – продолжал Патон, – эта табачная концессия многое сделала для того, чтобы возбудить враждебное чувство против англичан, которых до недавнего времени рассматривали как друзей Персии. Теперь их подозревают в попытке установить свои обычаи, поэтому мнение об англичанах здесь подвергается полному пересмотру, и каждый низменный эпитет используется в их адрес».
Несмотря на предупреждения, полученные из Шираза и Тебриза, Кеннеди продолжал поддерживать опасный курс шаха. Власти в Тегеране считали, что ситуация в Тебризе была искусно спланирована и организована с тайной помощью правителя Тебриза, который, по признанию шаха и Амина ос-Солтана, «был гибким инструментом в руках русских». Шах хотел сместить его, но не решился на энергичные действия, которые могли стать причиной беспорядков и вмешательства России в персидские дела в провинции Азербайджан.
Тебриз походил на «лес, смоченный нефтью, в котором от крошечной искры вспыхнет пламя». Войска были ненадежны. Поговаривали, что жизнь мирзы Музаффара эд-Дина, наследника трона и правителя Азербайджана, была в опасности. Амин ос-Солтан нарисовал перед Кеннеди мрачную картину, когда они встретились 1 сентября во дворце шаха. Кеннеди сообщал об этой встрече: «Шах был в смежной комнате, и я обратил его внимание через Амина ос-Солтана на то, что нападкам подвергается не табачная концессия, а суверенитет его величества, а другие провинции ожидают известий из Азербайджана, поэтому его уступчивость стала бы сигналом для быстрого распространения духа революции по всей Персии.
В ответ на предложение Шаха, мечтавшего отменить концессию, о том, что он мог бы предоставить другую равноценную концессию, я заявил, что так его величество совершил бы политическое самоубийство; что Персия оказалась бы обречена на распад, поскольку никакой капиталист не станет учреждать предприятия в Персии, а именно к этому стремится Россия. Поэтому не может идти речь ни о какой равноценной замене».
Давление британской миссии удержало шаха от мгновенной отмены концессии, но Кеннеди не мог помочь ему подавить беспорядки, вспыхнувшие во многих областях страны. В отчаянии шах обратился за помощью к тем, у кого была сила, – к русским. Бютцов настаивал, чтобы монополия была отменена прежде, чем она укоренится в стране. Шах доказывал, что не может этого сделать, так как в компенсацию придется предоставить другие концессии, и они могут оказаться даже более неприятными для России. В конце концов Бютцов обещал отдать приказ русскому генеральному консулу в Тебризе использовать свое влияние для предотвращения беспорядков.
Британское правительство не было так непримиримо, как его поверенный в делах в Тегеране, который удерживал шаха от отмены монополии и умиротворения общества. Когда Кеннеди, беспокоясь об одобрении его действий, потребовал руководящих указаний, Солсбери ответил, что невозможно судить из Лондона, что нужно предпринять в интересах шаха. Министерство иностранных дел уклонялось от использования силы в защиту монополии. В Лондоне полагали, что жесткость следует применять, если шах сочтет это необходимым в интересах Персии и для спасения режима власти.
Совет прибыл слишком поздно. Только капитуляция могла теперь спасти шаха от объединенного давления восставшего народа и решительно настроенной русской миссии.
Осенью насилие прорвалось в Тебризе и Ширазе. Ведущие муджтахиды подали шаху прошение против монополии, утверждая, что Коран запретил мусульманам быть под влиянием неверующих. Они «изумлены тем, что Монарх Персии распродает кафарам целое государство мусульман, уподобляя их рабам». В петиции шаха просили воздержаться от нововведений и не подчинять Веру губительным изменениям. Его подданные готовы пожертвовать своими жизнями и имуществом во исполнение его приказов, но не согласятся на подчинение монополии.
Мусульмане предпочтут умереть, чем быть в рабстве у кафаров.
Это была не пустая угроза. На протяжении осени и зимы почти ежедневно возникали мятежи в провинциях и даже в самой столице. Муджтахид Самарра, Хаджи мирза Хасан Ширази, выпустил декрет, запрещающий правоверным курить. Этому запрету повиновались с замечательной дисциплиной по всей стране.
Главный управляющий монополией Орнштейн полагал, что борьба против объединенных сил России, шиитского духовенства и персидских торговцев табаком была бы возможна, если бы Англия решительно выступила на стороне компании. Британская позиция была неясна и не могла проясниться до прибытия в Тегеран нового британского посланника Фрэнка Лэсселза. Монополия планировала использовать французскую компанию «Societe du Tombac» для экспортной торговли табаком. Французского посла в Санкт-Петербурге тогда попросили заинтересовать русское правительство этой французской компанией. Орнштейн надеялся, что так, возможно, будет положен конец активному русскому противостоянию персидской табачной монополии. В записке, подготовленной для русского правительства, он доказывал, что лишь несколько русских подданных торгуют табаком в Персии, поэтому ни на какие важные русские интересы установление монополии не воздействовало. Не вникая в проблемы международного права, Орнштейн отметил, что когда-нибудь Россия может установить монополию на табак у себя дома, и тогда она рискует получить протесты от Персии, которая напомнит о русской оппозиции монополии как ярком прецеденте.
