Когда Грэм упомянул о русском займе, сейид Абдолла сказал о решимости муджахидов предотвратить его осуществление. Беда в том, что одни священники трусливы, другие корыстны. «Он попросил денег, чтобы привлечь их на свою сторону, и хотел от меня заверений в том, что их действия в этом направлении будут высоко оценены Англией». Положение Грэма не позволяло ничего обещать; он только сказал, что передаст это послание своему начальству. Сейид указал, что оппозиция постепенно организуется, «но слишком много равнодушных, которых надо покупать, и сами мы должны чувствовать за своей спиной поддержку на случай нужды».
Визит продолжался полтора часа. Когда Грэм поднялся, чтобы уйти, сейид Абдолла сказал, что надеется вскоре снова встретиться с ним. Его прощальными словами были: «Я занимаюсь поисками человека, у которого можно было бы занять 2000 туманов. Этого должно быть достаточно, чтобы вселить во многих уверенность и заткнуть им рты».
Гардинг доложил об этом разговоре Лансдауну, тот велел размножить эту депешу и передать в другие правительственные департаменты, исключив один важный абзац:
«Ваша Светлость обратит внимание, что этот сейид, посетовав на продажность и корыстолюбие достопочтенной братии, предположил, что сумма в 400 ф. ст. может помочь ему призвать их к порядку. Я объяснил мистеру Грэму, что не в состоянии выдать такую большую сумму из фондов секретной службы без гарантии того, что они будут использованы по назначению. Я сказал, что ему следует передать сейиду 50 фунтов (русскими рублевыми банкнотами), деликатно намекнув при этом, что будут еще деньги, если будет какой-либо практический результат в форме протестов духовенства против этого займа».
Амин ос-Солтан знал о растущем недовольстве духовенства. Он вел переговоры с муллами и подкупом пытался переманить их на свою сторону. Муджахид сейид Али Акбар был приглашен во дворец, чтобы истолковать сон шаха; некоторые говорили, что сон был выдуман, чтобы выяснить отношение муллы к происходящему.
«В моем сне, – сказал шах сейиду, – я видел тебя. Ты появился передо мной, одетый в ихрам (полотняное одеяние, какое носят паломники в Мекке), с тяжелой сумой на спине. Я был сердит и упрекал тебя в том, что ты явился передо мной в таком убогом виде, вдруг мешок упал с твоих плеч, и из его горлышка потекли золото и серебро. Тут же вспыхнул ослепительный свет, и я увидел в небесах луну необычайной яркости. Я проснулся в сильном возбуждении и призвал тебя, чтобы ты объяснил это видение».
Сейид ответил: «Ваше величество видели, как я в простом мусульманском одеянии бросал к вашим ногам мешок, из которого хлынули золото и серебро: это означает, что Пророк, мой предок, велит вам не брать новые займы у неверных, а доверить восстановление ваших финансов вашим подданным и служителям нашей веры. А яркая луна, которую видели ваше величество – это атабег-иазам (Амин ос-Солтан), который отражает ваш свет, как свет своего солнца».
Упоминание о займе разгневало шаха, он обвинил духовенство в пренебрежении религией в пользу политики. Сейид отрицал это обвинение, но добавил, что благочестивых мусульман беспокоит мысль о новом русском займе. То, что сейид Абдолла сказал Грэму, вовсе не было пустыми разговорами. Духовенство перешло в наступление.
Британский вице-консул и муджахид встретились снова 23 февраля. Мулла рассказал, что Амин ос-Солтан пытался выяснить его взгляды по вопросу займа, но он отказался высказать свое мнение. Он продолжал говорить о необходимости единых действий со стороны духовенства. Необходимо послать эмиссаров в Мешхед, Решт, Неджеф, Исфахан и Шираз, где большое количество мулл были уже готовы действовать. «Фактически по всей стране улемы (священники) подобны пороховому складу, ожидающему только искры, чтобы прогремел взрыв». На разъезды требовались средства.
Грэм ответил, что посланник предвидел нужду в деньгах и прислал 250 туманов, которые он и передает сейиду Абдолле при том, что «любые предпринятые действия должны быть основаны на верности шаху и правительству (Shah-parasti ve Doulat-parasti)». Сейид принял и деньги, и лицемерное заявление. «Конечно, – сказал он. – Какие еще средства нам доступны?» Затем он заговорил о необходимости подогреть сердца кое-кого из тегеранских священников. Грэм докладывал Гардингу: «Я указал, что посланник, прежде чем израсходовать большую сумму денег, должен получить подпись или знак от этих людей. Какое бы доверие ни питал лично посланник к сейиду Абдолле, может оказаться необходимо предоставить нашему правительству доказательства того, что были предприняты коллективные, а не индивидуальные действия. Сейид сказал, что о расписках, конечно, нельзя и думать. Необходимо тщательно скрывать, что в движении заинтересованы иностранцы, иначе кое-кто может сказать: «Вы забираете нас у одних куфаров только для того, чтобы отдать другим».
Перед уходом я повторил, что сумма в 250 туманов, переданная сейиду, предназначена для покрытия текущих расходов, таких, как разъезды и денежные подарки; новые суммы, которые, возможно, выделит посланник, будут зависеть от благоприятных результатов».
Знал вице-консул об этом или нет, но он наблюдал первые шаги персидской революции. Страна напоминала пороховой склад, но только духовенство могло дать искру, чтобы прогремел взрыв. То, что Гардинг снабдил сейида Абдоллу Бебехани несколькими сотнями фунтов, не вызвало бури. Но без его молчаливого согласия духовенство могло и поколебаться. Займи Гардинг, в согласии с русским коллегой, прошахскую позицию, духовенство почти наверняка отступило бы, и события приняли бы иной оборот.
Поощрение со стороны Гардинга антирусской, а потому и антишахской агитации распространялось и на провинции. Генеральному консулу в Исфахане Прису было приказано проявлять в отношении движения духовенства величайшую осторожность. Губернатор Масуд-мирза Зел ос-Солтан был его другом и готов был, будучи братом шаха, действовать против властителя. Он даже попросил у Приса денег на эти цели, но британская миссия не захотела ему платить. «Сумма, которую запрашивает Зел, абсурдно велика, – писал Гардинг, – но, если вам нужны 400 туманов, чтобы стимулировать местных мулл, можете получить их. Но не должно быть никаких письменных свидетельств этому, вы должны иметь дело только с ними, а не через Зела; ему лучше не знать о подарках, которые мы, возможно, будем раздавать духовенству». Генеральный консул Прис обнаружил, что, хотя духовенство готово работать против русского займа, но даже его лидер ага Неджефи реально ничего не сделает из страха перед губернатором, отчаянным и жестоким Зелом ос-Солтаном. «Если Зел ос-Солтан не разрешит им проповедовать и работать, – телеграфировал Прис в миссию, – вы можете быть уверены, что здесь ничего не будет сделано (даже если я потрачу на мулл 20 тыс. туманов, я не смогу заставить их двинуться с места, это может сделать только Зел)».
В конце апреля 1902 г. Гардинг посетил Исфахан, провел личные дискуссии кое с кем из влиятельных священников. Шейх ол-Аракейн, богатый мулла и родственник знаменитого ага Неджефи, сказал ему, что авторитет Зела ос-Солтана настолько велик, что духовенство не решится участвовать ни в каком политическом движении без его одобрения. Зел ос-Солтан, сказал этот мулла, сочувствует, но не хочет, чтобы беспорядки начались в Исфахане, «поскольку его могут заподозрить в подстрекательстве». Однако ага Неджефи и остальные готовы были обратиться к султану Турции и попросить его донести до шаха возражения персидского духовенства и народа по поводу выдачи любых новых концессий России. Гардинг отсоветовал им делать это, так как увидел здесь влияние панисламистских идей сейида Джамаля эд-Дина Афгани.
