Британцы спасли Хешмата ол-Молка, однако их положение продолжало оставаться неустойчивым. Яростная глухая борьба между представителями двух великих держав вовлекала в себя кочевников-белуджей, которых британцы хотели защитить от русского влияния, а русские снабжали ружьями; казаков, которые использовали карантинные процедуры для подрыва индийской торговли; нейтральных, как предполагалось, бельгийских таможенных чиновников, которые на самом деле служили России; обычных людей в маленьких, задавленных нищетой персидских городках, которые внезапно становились объектом внимания со стороны иностранцев.
Хотя соперники еще не стали привлекать на свою сторону широкие народные массы, на местах психологическая война уже велась. В Носратабаде консул Тренч (перед своим переводом в Мешхед) каждую неделю проводил тренировку по установке палаток для всадников своего индийского эскорта, чем старался произвести впечатление на местных жителей. Позже это «действо» описал капитан Бенн: «Еженедельную «гимхану» обычно посещают не только местные жители, но и крестьяне из деревень под Носратабадом. Всегда подают чай, кальян (водяную трубку), и зрители проявляют живой интерес к происходящему. Приглашают русского вице-консула, и он обычно появляется. Сегодня мистер Миллер отговорился плохим здоровьем, и скоро стало ясно, что он приготовил свою приманку в виде местного оркестра с ручной обезьянкой и другое. Толпа детей и подростков из форта заняла место в нескольких ярдах позади моей палатки, которая на подобных мероприятиях исполняет роль «большой эстрады», и начали в высшей степени бестолковую программу. Люди, в которых узнали русских служащих, были посланы обходить наших зрителей и привлекать внимание к представлению конкурентов, но безрезультатно. Ни один человек не покинул своего места, и оркестр отступил в город. Думаю, меня можно извинить за изложение тривиального эпизода в официальном дневнике: это пример ребяческих схем, к которым прибегает мистер Миллер, чтобы ослабить результаты моей деятельности и повредить нашей популярности».
Многое можно было бы отдать, чтобы увидеть русский эквивалент этого уникального документа; еще больше – за фильм, который сохранил бы для будущих поколений живописное столкновение двух империй.
Теперь, по прошествии времени, эпизод с обезьяной может показаться забавным, однако все участники отнеслись к нему с полной серьезностью. Личные отношения между Миллером и Бенном постепенно ухудшались и к началу 1902 г. дошли до разрыва. Капитан Бенн докладывал своему начальству в Мешхеде, что в январе на одном обеде Миллер слишком много выпил, шумел, вспоминал «неделикатные эпизоды, происшедшие с ним в Кермане». В мае Миллер явился пьяным на вечеринку, которую устраивал Бенн в честь королевского дня рождения. «После обеда в гостиной месье Миллер грубо настаивал на том, чтобы прервать разговор, а потом уснул в своем кресле». Бенн интерпретирует поведение Миллера как оскорбление правительству его величества, требует обратить на это внимание посланника в Тегеране, чтобы «были приняты меры для предотвращения чего-либо подобного». Пока же Бенн не будет ни приглашать Миллера, ни сам пользоваться его гостеприимством. Читая эти доклады, можно представить себе, какое напряжение царило в обществе полудюжины европейцев, вынужденных жить бок о бок в маленьком, жарком, изолированном городке на краю великой пустыни. Это сообщество изнывало от скуки и сплетен, его переполняли интриги, злоба и ненависть. Европейское сообщество Носратабада может служить гротескным символом огромного мира империалистической политики, отражением которого оно являлось.
Излишняя чувствительность капитана Бенна отчасти объяснялась важной ролью, которую в то время играл консул Миллер в диспуте по Мирджаве, известном также как вопрос Доздаба.
В конце 1901 г. небольшой отряд англо-индийских войск под командованием капитана У. Уэра основал форт в Мирджаве, деревне на правом берегу реки Талаб, которая признавалась всеми персидской территорией. Британские чиновники на северо-западной границе считали, что Мирджаве, как источник снабжения для сеистанского торгового пути, имеет для британцев большое значение, тогда как Доздаб (ныне Захедан) имел бы такое же значение для России, если бы она решила построить железную дорогу к Персидскому заливу через Восточную Персию. Для британцев, писал полковник С.Е. Йейт, агент генерала-губернатора в Белуджистане, обладание Доздабом «стало бы палкой в колеса предполагаемой русской железной дороге».
Персия сразу заявила решительный протест А. Гардингу, который заподозрил, что русские придали Амину ос-Солтану храбрости, чтобы потребовать немедленного удаления британских аванпостов с персидской территории. Правительство Индии приказало У. Уэру отойти на левый берег Талаба, чтобы Гардинг известил персов о том, что капитан, занявший часть персидской территории «по недоразумению», получил инструкции удалиться.
Правительству Индии не терпелось договориться с Персией об «исправлении» границы таким образом, чтобы заполучить и Мирджаве, и Доздаб. А. Гардинг не советовал этого делать. Шах с большим подозрением относился к британским замыслам относительно Белуджистана, а великий визирь непременно проконсультировался бы с русским посланником. Тот наверняка посоветовал бы ему настаивать на сохранении Доздаба и пообещал бы поддержку русского правительства. Поэтому Гардинг писал Барнсу: «Поскольку участок земли, о котором идет речь, говоря словами вашей депеши, «не стоит того, чтобы быть предметом длительной дискуссии», я считаю, что проще принять и разметить с помощью пирамид из камней или столбов ту линию, которая обозначена на карте».
Персидское правительство заняло твердую, хотя и примирительную, позицию. Утверждалось, что правый берег Талаба так же несомненно принадлежит Персии, как Кум или Кашан, и что персидское правительство ожидает, что британское правительство будет уважать бесспорные права Персии «и даст инструкции своим чиновникам не нарушать границу, что противоречило бы дружественным отношениям двух держав». В то же время Персия не отвергла предложение Гардинга о формировании комиссии по разметке границы.
Россия с самого начала вступила в дискуссию по вопросу о Мирджаве и Доздабе. Ее посол в Британии задал несколько вопросов относительно этого диспута, демонстрируя заинтересованность и обеспокоенность своего правительства. Пытаясь выудить какую-нибудь информацию, Гардинг упомянул об этом бельгийскому директору персидской таможни месье Наусу, который работал в тесном сотрудничестве с управляющим русским банком Грубе и много знал. Гардинг выразил сожаление, что персы втянули в проблему Мирджаве Россию. Наус сказал, что персидское правительство не обращалось к России; напротив, дипломатическое представительство России поставило этот вопрос. Гардинг докладывал об этом разговоре в Лондон: «Он добавил по величайшему секрету, что русские поставили персов в известность о том, что если они позволят нам занять Мирджаве или исправить в нашу пользу линию границы, как показано на карте, приложенной к протоколу Холдича, то русское правительство будет настаивать на соответствующем исправлении границы и территориальных уступках в Северном Хорасане».
Поскольку русские архивы закрыты, утверждения Науса проверить невозможно. Вполне возможно, Персия не подняла бы так жестко вопрос Мирджаве, если бы русские не пригрозили потребовать компенсацию в Хорасане. Может быть, из-за бесцеремонного поведения капитана У. Уэра Амин ос-Солтан попросил у России помощи, которая была без промедления оказана. Персы или русские, возможно, поручили Наусу изложить британцам эту версию, чтобы обезопасить русское правительство от ответных действий и убедить Гардинга в решимости России не позволить Британии аннексировать Мирджаве и Доздаб. Если последнее предположение верно, Наус достиг поставленной перед ним цели.
