В XVIII веке Россия все пристальнее смотрела на Среднюю Азию: находившиеся в ней Бухарское, Хивинское, Кокандское, Ташкентское, Кашгарское и Балхское ханства были не только ценными торговыми партнерами сами по себе, но и важнейшими звеньями все более привлекательного «восточного» торгового пути, ведущего в Индию и Китай. Первая серьезная попытка обеспечить российские интересы в Средней Азии имела место в 1717 году, когда Петр I отправил хорошо вооруженный экспедиционный корпус во главе с князем Александром Бековичем-Черкасским в Хиву. Поход закончился катастрофой: многие, включая самого князя, были убиты, а остальные попали в рабство
[67].
Тем не менее это событие не покончило с российским продвижением в Среднюю Азию, а лишь притормозило его. В 1730‐е годы, предпочитая постепенную экспансию быстрому военному завоеванию, власти решили построить крепость на полпути между Уфой и Хивой. Крепость, вначале построенная на реке Ор, а затем передвинутая на Яик, получила название Оренбург. Ее задачей было обеспечить безопасность торговли в регионе. Иван Кирилов, главный архитектор российской политики в Средней Азии, видел в Оренбурге нечто большее, чем просто еще одну военную крепость. Со временем Оренбург был призван обеспечить доступ к природным ресурсам региона, стать торговым центром и заложить основу для российского завоевания Средней Азии
[68].
В конце XVIII века Оренбург обогнал Астрахань, став самым крупным рынком в Степи, местом покупки продуктов степной экономики, в первую очередь лошадей и баранов, и предметов роскоши с Востока. Как правило, российские власти применяли политику «кнута и пряника», превращая торговлю и доступ к рынкам в средство контроля над людьми, жившими в пограничье. В XVIII веке подобный подход видоизменился и стал применяться более сознательно. Теперь представители властей настаивали, что использование торговли как «пряника» было необходимым средством для умиротворения казахов. В 1770‐е годы русский посол к казахскому хану Нуралы откровенно заявил: «Яицкая степь для Вас так, как сухопутное море с портами; во-первых, большей порт Оренбург, а потом Яицкий городок и вся яицкая до Гурьева городка, также и Астрахань, и во всех сих местах можете Вы производить торги и получите себе немалую чрез сие прибыль, если только тихо и смирно и год от году будете исправнее»
[69].
Вплоть до русского завоевания Средней Азии в 1860‐е годы Оренбург оставался передовым военным и коммерческим форпостом империи. Огромные караваны в 500 и больше верблюдов, нагруженные товарами и серебром, пересекали казахскую степь от Оренбурга к Хиве и Бухаре – и обратно. Безопасность этих караванов зависела от того, будут ли их защищать местные казахские и каракалпакские вожди, некоторые из них требовали платы за проход, а другие довольствовались подарками и доступом к русским рынкам. Различные должностные лица указывали, что умиротворение казахов и их отказ от кочевого образа жизни обеспечат безопасность торговли в регионе и сыграют решающую роль в открытии прямого сухопутного торгового пути в Индию, о чем мечтал не один русский царь
[70].
В то время как российское правительство, заботясь о безопасности торговых караванов, пересекающих обширные просторы азиатской степи и пустыни, стремилось к сотрудничеству с кочевыми жителями региона и их умиротворению, они сами двигались в том же направлении из‐за растущей зависимости от торговли с Россией. Если Степь была подобна морю, а русские города – портам, кочевники были моряками, которые нуждались в заходе в порт с целью пополнить свои припасы. Многие из этих моряков были пиратами, жившими за счет набегов на порты или грабившими проходившие мимо караваны судов. Другие приходили в порт ради мирной торговли. В этом и состояла главная цель русского правительства: превратить пиратов в купцов и караванных сторожей.
На протяжении всего периода, который мы рассматриваем, экономика кочевых обществ была неотделима от экономики их оседлых соседей и тяготела к различным региональным торговым центрам, вместилищу товаров и людей, которых можно было захватить военным путем или получить при помощи торговли. Возможность доступа к тому или иному рынку часто становилась толчком к миграции кочевников и причиной войн между кочевыми народами или их отдельными частями. В начале XVI века ногайцы оказались разделены на тех, кто жил на западе, занимал пастбища вдоль Волги и зависел от русских рынков, и тех, кто жил на востоке, занимал пастбища вдоль Яика и зависел от торговли со среднеазиатскими ханствами. В 1570‐е годы, потерпев поражение от казахов, ногайцы оказались отрезаны от рынков Средней Азии и были вынуждены переселиться дальше на запад, где они попали в еще большую зависимость от торговли с русскими городами. В начале XVIII века казахи, в свою очередь разгромленные ойратами, начали двигаться на запад и вновь конфликтовать с калмыками за пастбища и доступ к русским рынкам. К концу XVIII века непреодолимое расширение территории Российской империи и радиуса русской торговли еще увеличило зависимость кочевых народов от торговых связей с Россией и привело к их дальнейшему включению в сферу влияния империи.
Хан, или Поиск центральной власти
Одной из самых ярких черт кочевых обществ была слабость центральной политической власти. На первых порах укрепление власти ханов и других местных правителей было краеугольным камнем российской политики в регионе. В конце концов, Москва и сама была предметом аналогичной политики монголов несколькими столетиями прежде. Превращение московских князей в великих князей Московских, а затем в царей всея Руси было в немалой степени результатом политики золотоордынских ханов. В ситуации, когда русские земли были по-прежнему разделены на множество княжеств под управлением соперничавших друг с другом князей, а администрация Золотой Орды начинала приходить в упадок, ханы сочли более целесообразным опираться на одного русского князя, способного мобилизовать лояльное войско и доставить налоги и дань в ханскую столицу, Сарай. Московские князья с готовностью повиновались, в обмен обращаясь к ханам за помощью против непокорных князей. К началу XVI века, когда Золотая Орда прекратила свое существование, московские князья достигли бесспорной власти над русскими княжествами, соединившимися в единое государство – Московию.
