В это самое время, в 1474 году, посол великого князя Московского Ивана III, уезжавший в Крым, получил подробные инструкции с ответами на самые различные вопросы, которые мог задать крымский хан Менгли Гирей. Ожидалось, что Менгли Гирей будет настойчиво требовать помощи Москвы против Ахмеда, хана Большой Орды, и посол должен был ответить, что Москва не может порвать отношения с Ахмедом, потому что «осподаря моего отчина с ним на одном поле, а кочюет подле отчину осподаря моего ежелет [каждый год]»
[241]. Когда в следующем году Менгли Гирей вновь предложил союз на тех же условиях, раздраженный русский посол объяснил, что, если великий князь объявит войну Ахмеду, Москве придется иметь дело с двумя врагами на двух фронтах – Казимиром, королем Польши и Литвы, и Ахмедом, ханом Большой Орды
[242]. Великий князь по-прежнему боялся бросить вызов хану Ахмеду и был заинтересован лишь в помощи Менгли Гирея против Польши и Литвы.
У Крыма и Москвы было немало общего. Оба государства сражались со своими традиционными врагами, стремясь вернуть себе то, что они потеряли. В случае Москвы речь шла о территориальных потерях, «древней русской земле», находившейся теперь под властью Литвы. Крым боролся за верховенство в бывших землях Золотой Орды и возвращение царева улуса – людей и скота, которые, по словам Менгли, в свое время принадлежали его отцу, а теперь находились под властью Ахмеда. Двум второстепенным правителям, московскому и крымскому, предстояло заключить союз и быстро выдвинуться на первые роли в политике региона.
В 1480 году Иван написал Менгли Гирею, предложив союз против Польши и Большой Орды. Обстоятельства наконец принудили его искать более тесных связей с Крымом: дело было не только в его возросшей уверенности в своих силах после решительной победы над Новгородом, не только в угрозе союза между Польшей и Большой Ордой против Москвы, но и в ветре перемен, захлестнувшем Степь. Менгли Гирей, пережив несколько государственных переворотов, укрепился на своем престоле благодаря помощи османской армии, а его брат и прежний соперник, Нур-Девлет, покинул Польшу, где находился в изгнании, и предложил Ивану свои услуги. Выгода от заключения союза между Москвой и Крымом была очевидна обеим сторонам: Нур-Девлета, возможного претендента на крымский престол, можно было не опасаться, пока Москва и Крым остаются друзьями и союзниками; взаимовыгодная торговля могла продолжаться и расширяться; крымские набеги были перенаправлены с пограничных московских городов и деревень на польско-литовское пограничье, а давние враги Москвы и Крыма, Польша и Большая Орда, принуждены были иметь дело с могущественным военным союзом
[243].
В то самое время, когда Иван, поборов свою нерешительность, рискнул заключить союз с Менгли Гиреем, польский король Казимир IV заплатил хану Ахмеду, чтобы тот принял участие в совместном с поляками военном походе на Москву. Ахмед, недовольный тем, что Москва стала нерегулярно выплачивать дань, и надеявшийся воспользоваться разногласиями между Иваном и его младшими братьями, не мог отказаться от возможности пограбить. Летом 1480 года, когда армия Ахмеда приблизилась к московской границе вдоль реки Угры, два союза окончательно сложились: Москва и Крым противостояли Польше и Большой Орде. Их соперничество могло бы продолжаться еще долго, если бы не еще один ключевой игрок, который до поры до времени оставался за кулисами. Тюменский хан Абак (Ибак, Ивак) и ногайцы наблюдали за развитием ситуации из‐за Волги.
Прибыв на берег Угры, Ахмед оказался лицом к лицу с московским войском, ждавшим по ту сторону реки. Ни та ни другая армия не были готовы нанести первый удар, и, не сумев вторгнуться в московские земли, хан Ахмед был вынужден отступить. Это событие стало известно в российской историографии как «стояние на Угре» и подарило русским летописцам и будущим историкам один из самых устойчивых мифов истории России, а именно что «стояние на Угре» покончило с «татарским игом», а могущество войск великого князя сыграло решающую роль в окончательном крушении Золотой Орды
[244].
Образ победоносной Москвы был старательно взлелеян московскими хронистами, прекрасно понимавшими всю необходимость обеспечения растущего Московского государства идеологией, опирающейся на веру в превосходство русского православия. Некоторые летописцы порицали великого князя за отнюдь не геройское поведение в ходе противостояния с Ахмедом, и, хотя виновными в этой нерешительности оказывались злые советчики Ивана, их упреки, безусловно, означали, что подобное поведение недостойно русского князя. Другие летописцы подчеркивали постыдное бегство армии Ахмеда, приписывая его страху перед московской армией, чуме, начавшейся среди татар, или холодной погоде. В любом случае российская историография считает, что «стояние на Угре» покончило с двумя столетиями «монгольского ига»
[245].
В отличие от русских летописцев сам Иван III в письме 1481 года к Менгли Гирею оценивал произошедшее гораздо скромнее: «Ахмат… царь приходил на меня, ино Бог милосердый как хотел, так нас от него помиловал»
[246]. Утверждалось, что вскоре после своего отступления Ахмед писал Ивану III, требуя выплаты дани, и угрожал, что вернется, объясняя, что ушел лишь потому, что у его людей не было одежды, а у его лошадей – попон. Хотя ученые убедительно доказали поддельность этого послания, показательно, что фальсификатор XVII века назвал причиной отступления Ахмеда нехватку еды и одежды, а не победоносное московское войско
[247].
