Все началось в 1502 году, когда Иван сообщил Менгли Гирею, что Абдуллатиф не оправдал его ожиданий, получив отцовский юрт (удел) – Казань. Великий князь Московский объяснил, что вся Казанская область пострадала при Абдуллатифе, нарушившем клятву, которую он дал, когда поднимался на казанский престол, и чинившем насилия как против русских, так и против мусульман. Поэтому Иван был вынужден сместить Абдуллатифа и вернуть казанский престол Мухаммеду-Амину
[287].
Упрямство Ивана III, не желавшего разрешить Абдуллатифу вернуться в Крым, несмотря на все обращения Менгли Гирея и мольбы Нур-Султан, вовсе не означало, что он как-то особенно плохо относится к крымскому князю. Иван был не менее суров к своему внуку Дмитрию, виновному в дерзости по отношению к нему, или к тем жителям Рязани, которые, нарушив его запреты, ушли к донским казакам; их семьи были казнены или проданы в рабство. Твердость Ивана и суровость наказания должны были наглядно продемонстрировать, что нелояльность по отношению к великому князю с рук не сойдет: «…ведь жалует всякой того, кой служит и норовит»
[288].
В 1509 году великий князь Василий проявил больше милости, чем его отец, и вернул Абдуллатифа из изгнания. Из Крыма попросили дать ему в удел Каширу, но Василий вежливо отказал. Вместо этого, приведя Абдуллатифа к присяге в присутствии крымских послов, Василий заявил: «…место его в своей земле дадим»
[289]. Он получил в удел город Юрьев-Польский, «с данью и со всеми пошлинами». В свое время отец Василия, Иван III, выделил Мухаммеду-Амину Каширу. Теперь Василий, вручая Абдуллатифу Юрьев вместо Каширы, тем самым подтвердил свое право отдавать Каширу, кому пожелает, не превращая ее в удел князей-Чингизидов. Разумеется, желание держать Абдуллатифа подальше от Крыма и Литвы могло быть еще одной причиной, почему Василий засунул его в безопасный и отдаленный город к северо-востоку от Москвы
[290].
Сомнения Василия в верности Абдуллатифа очевидны из текста шерти, согласно которой Абдуллатиф не имел права находиться в сношениях с Польско-Литовским государством и должен был жить в мире с другими татарскими князьями на службе великого князя: Янаем в Касимове и Шейх-Авлияром в Сурожике (городе к северу от Звенигорода). Не должен был Абдуллатиф и «из великого князя Васильевы земли вон не ити никуде без великого князя веленья», не посылать войска против Казани и не нападать на московских казаков, отправляющихся в Степь. Абдуллатиф обещал проявлять благосклонность ко всем христианам, не чинить насилия христианам и христианским церквам и помогать русским, бежавшим из плена, вернуться в московские земли. Василий и Абдуллатиф согласились не принимать беглецов друг от друга, за исключением четырех крымских аристократических кланов. Обе стороны поклялись соблюдать этот договор, и крымские послы поклялись вместе с Абдуллатифом
[291].
Эта шерть, подобно многим другим, которые за ней последовали, прекрасно отражала всю двойственность крымско-московских отношений. В то время как Москва называла эту шерть присягой, которую Абдуллатиф принес великому князю, в действительности она была письменным двусторонним договором, скрепленным взаимными клятвами Василия и Абдуллатифа, которого представляли крымские послы. Хотя шерть не оставляла сомнений, что Абдуллатиф менее значим, чем Василий, обязан жить в христианских землях и не поддерживать связей ни с кем за пределами московских земель, Василий называл его братом и даровал ему полную автономию в Юрьевском уделе.
Подобные несоответствия были результатом сложного переплетения старого и нового в степной политике. Де-факто Москва отдалялась от своих степных соседей; де-юре она продолжала оставаться частью политической системы Золотой Орды. Поэтому крымские татары продолжали считать Москву зависимым от них государством. На выход из привычных политических конструкций и приведение их в соответствие с новой реальностью у Москвы уйдет два столетия.
Конец крымско-московского союза
В начале XVI века стало очевидно, что Москва быстро превращается из захолустного княжества в крупную региональную державу, экономическую и военную силу, и это изменение статуса нуждалось в политическом и дипломатическом подтверждении. Василий уже не желал тратить большие суммы денег на денежные выплаты и подарки, удовлетворяя нескончаемые аппетиты Крыма. Но любая попытка сократить количество даров или вручать их только тем, кто был лоялен Москве, оборачивалась плохим обращением с московскими послами и набегами на московское пограничье.
В 1509 году Менгли Гирей прислал Василию список жалоб, звучавших все чаще: доспехи, переданные ему, плохого качества; его купцам в Москве приходилось платить тамгу (таможенную пошлину); у русского посла не было списка подарков, и его избили, поскольку многие крымские аристократы подарков не получили
[292]. В то время как Москва сокращала свои платежи Крыму, польский король Сигизмунд вновь связался с Менгли Гиреем и выразил готовность платить 15 тысяч дукатов ежегодно. На сей раз, будучи не в силах отказаться от столь значительной суммы и убедившись, что Москва не собирается помогать против Астрахани и отпускать Абдуллатифа, Менгли Гирей принял предложение и перенаправил крымские набеги с литовских земель на московские.
В ответ на враждебные действия Крыма Василий решил укрепить свои отношения с османским султаном, которого великий князь считал теперь равным себе. Инструкции Василия послам, которых он в 1514 году отправил в Порту, довольно откровенно демонстрируют его представление о себе. Они должны были настаивать, чтобы султан в своих письмах называл великого князя братом, «как князь великий с Максимилианом цесарем и королем римским и с иными государи со своею братьею». Заранее было подготовлено несколько версий договора с Османской империей; одна из них предусматривала союз между Москвой и Стамбулом против Менгли Гирея и Польши, но султана эта идея не впечатлила
[293].
