Для ногайцев строительство новых крепостей на Волге означало возросшую зависимость от Москвы, которая могла теперь лучше контролировать речные переправы и доступ ногайцев к ближайшим пастбищам. Урус-бий предпринял последнюю попытку добиться помощи против московской экспансии, попросив крымского хана обратиться от лица ногайцев к османскому султану. Но помощи ждать не приходилось – у Высокой Порты были другие первоочередные задачи, а Крым был погружен в династическую борьбу.
В 1586 году, воспользовавшись нестабильностью в Крыму, ногайцы согласились помочь одному из претендентов, Саадату Гирею, отомстить за смерть отца и вернуть себе крымский престол. Правящего крымского хана Ислама Гирея спасло лишь вмешательство османов. Тот факт, что ногайцы поддержали восстание, направленное против османского влияния, еще больше увеличил пропасть между ними и Портой. В 1587 году Урус написал в Стамбул и, как будто дразня султана напоминанием об упущенной возможности помочь ногайцам и расширить влияние империи, объяснил, что «чья будет Астрахань, и Волга, и Еик, того будет вся ногайская орда». Поэтому, сообщил султану Урус, он против собственного желания покоряется московскому царю
[389].
Конечно, его «покорность» долго не продлилась: ногайские заявления о том, что они покоряются против собственной воли, как правило, были лишь средством повысить ставки в переговорах. В 1588 году, столкнувшись с враждебным отношением астраханских властей, некоторые ногайцы решили покинуть Волгу и перебрались на пастбища у Дона, под османско-крымскую защиту. Новый крымский хан, Казы Гирей, торжествующе написал в Москву, что к нему в Крым явились 100 тысяч ногайцев.
Число ногайцев было сильно преувеличено. К тому же их покорность Крыму оказалась столь же недолговечной, как и их прежняя покорность Москве. Прибыв на берега Дона, ногайцы немедленно оказались под ударом своих прежних соперников. Некоторые ногайцы были вынуждены бежать обратно на астраханские земли, а другие оказались в плену у казы-ногайцев. Это столкновение привело к серии набегов астраханцев и казы-ногайцев друг на друга, столь яростных, что к 1590 году множество ногайских вождей с обеих сторон, в том числе и бий Урус, погибли
[390].
Тем временем два могучих похода крымских татар в 1587–1588 годах убедили Москву отказаться от каких-либо попыток использовать претендента на крымский престол Мурада Гирея, вначале бежавшего в Москву, а затем отправленного в Астрахань, где он возглавил контингент нерусских войск. Опасаясь еще более разрушительных набегов в случае, если Мурад Гирей не будет отправлен назад в Крым, Москва согласилась разрешить ему либо остаться в московских землях, либо покинуть их. В 1590 году, вскоре после того как Мурад Гирей принял решение уехать, его вместе с сыном нашли в Астрахани мертвыми, по всей видимости их отравили. Москва обвинила в убийстве Крым, но аналогичные инциденты с Нур-Девлетом и Абдуллатифом указывают на виновность самой Москвы
[391].
Гражданская война среди ногайцев не стихала. После смерти Уруса титул бия перешел к его племянникам, сначала Ур-Мамеду (Ураз Мухаммаду) (1590–1597), а затем Тин-Мамеду (Дин Мухаммаду) (1597–1600). Их приходу к власти и особенно приходу к власти их младшего брата Иштерека (1600–1618) решительно воспротивилась группировка ногайской знати во главе с сыном Уруса Ян-Арасланом. Это была типичная схватка двоюродных братьев – Иштерека, представлявшего род Тин-Ахмеда и его сыновей Ур-Мамеда и Тин-Мамеда, и Ян-Араслана, представлявшего род Уруса. Москва определилась с выбором в 1600 году, когда царь Борис Годунов впервые открыто вмешался в ногайские дела, пожаловав Иштерека титулом бия. Иштерек был провозглашен бием в ходе традиционной ногайской церемонии, проведенной в Астрахани. Впоследствии Иштерек признался, что никогда не смог бы выжить и тем более стать бием без помощи Москвы
[392]. Твердая московская поддержка партии Тин-Ахмеда привела к длительной гражданской войне среди ногайцев, и есть свидетельства, указывающие на то, что правительство специально стремилось их ослабить.
В эти годы ногайцы не могли представлять сколько-либо устойчивой опасности южным рубежам Московского государства. Но крымские татары по-прежнему оставались угрозой, что подтвердилось в ходе двух масштабных походов 1591 и 1592 годов. Успешно отразив первый из этих походов, Москва оказалась совершенно неготовой к крымскому нашествию в следующем году. Крымские татары опустошили Рязанскую, Каширскую и Тульскую земли, забрав с собой множество пленных. Москва, вынужденная считаться с некоторыми из требований Крыма, отказалась от попыток влиять на внутриполитическую борьбу в ханстве и пообещала возобновить денежные выплаты. Крымские татары могли теперь присоединиться к войнам Османской империи против Габсбургов и сделали мишенью своих набегов Венгрию
[393].
В 1598 году Москва оставила свою традиционную оборонительную линию вдоль Оки и выстроенных вдоль этой линии пограничных городов. Вместо этого московское правительство стало опираться на приграничные полки, разместив их в южных городах, расположенных треугольником, смотревшим на юг, а также на цепь свежепостроенных крепостей: Ливны и Воронеж (1586), Курск (1587), Елец (1592), Кромы (1595), Белгород и Оскол (1598), Валуйки (1599) и Царев-Борисов (1600)
[394].
К 1600 году южная оборонительная линия Московского государства ушла далеко на юг от Оки, традиционного природного барьера, где русские войска встречали множество кочевых армий со времен Золотой Орды. Передвижение пограничных московских укреплений на юг, вглубь Степи, было знаком уверенности Московского государства в своих силах и относительной безопасности столицы от степных набегов. Кроме того, оно свидетельствовало о том, что наследие Золотой Орды утратило былую значимость. Наследники Золотой Орды, бывшие города-государства Казань и Астрахань, вошли в состав Московского государства; ногайцы ослабели и впали в зависимость от Москвы; крымские татары были в мире с северным соседом. Поглотив несколько составных частей Золотой Орды, Москва унаследовала обширные пространства, которым предстояла полная трансформация по московским лекалам. Прежний неуправляемый фронтир превратился в московское пограничье.
4. От степных рубежей к имперскому пограничью, 1600–1800 годы
Ногайцы
В начале XVII века Москва и ее степные соседи на какой-то момент поменялись ролями. На протяжении XVI столетия Московское государство становилось все более самодержавным, а кочевые степные общества были терзаемы непрестанными гражданскими войнами. Но в 1598–1613 годах именно Москва переживала тяжелейший кризис: пресечение правящей династии Рюриковичей, опустошительный голод, кровавая гражданская война и иностранная интервенция. Однако и на протяжении этой гражданской войны, известной как Смутное время, значение южного пограничья не уменьшилось, а угроза набегов и военных походов с Юга не исчезала ни на миг.
