Неуклюжие действия России в 1724 году и последующие события показали, что, пока граница остается прозрачной, прямое управление калмыками невозможно. Перспектива ухода калмыков или, еще хуже, антироссийского союза калмыков с крымскими татарами или казахами требовала со стороны Петербурга более осторожной и миролюбивой политики. Но в 1732 году российские власти вновь применили давление и прибегли к военной силе, чтобы устранить угрозу для своего протеже Церен-Дондука со стороны его более популярного племянника Дондук-Омбо. Тогда Дондук-Омбо ушел на Кубань и увел за собой немало калмыков, а русские войска, посланные на перехват, не смогли ничего сделать из‐за слабой разведки, недостаточной мобильности и сурового климата степи. Спустя три года российские власти были уже согласны выполнить требования Дондук-Омбо, и он с триумфом вернулся в волжскую степь, чтобы стать следующим ханом калмыков
[422].
Однако уступки со стороны российских властей действовали недолго, а введение Петербургом прямого управления калмыками было лишь делом времени. Самое главное изменению не поддавалось: Россия пришла в регион навсегда. Среди калмыцких пастбищ продолжали появляться немецкие сельскохозяйственные колонии, станицы донских казаков и деревни волжских рыбаков. Контроль над торговлей был всецело в руках российской администрации, требовавшей, чтобы купцы регистрировались у российских военных властей на пути в калмыцкие улусы и обратно
[423]. Укрепленные линии, отмечавшие границы Российской империи, двигались дальше на юг. В 1762 году новопостроенная Моздокская укрепленная линия прикрыла южную границу Российской империи, прошедшую вдоль Терека, и ограничила движение калмыков на юг. Калмыцкие тайши в очередной раз подняли вопрос откочевки из Прикаспийской степи.
За прошедшие полвека после 1720‐х годов, когда российское правительство впервые попыталось установить прямой контроль над калмыками, калмыцкое общество кардинально изменилось. Позиция хана существенно ослабела, а калмыцкие элиты оказались расколоты на враждующие партии сторонников и противников пророссийского курса. Политика Петербурга – целенаправленно поддерживать своих калмыцких сторонников и стравливать партии друг с другом – могла привести лишь к частым и продолжительным междоусобным конфликтам среди калмыков.
Последнее восстание: исход
Несмотря на гражданские войны, несмотря на разницу во мнениях, калмыцкие тайши всегда оставались едиными в двух вопросах, одинаково важных для всех: потеря людей и потеря стад. Контроль России над сокращавшимися пастбищами привел к существенному уменьшению калмыцких стад. Как следствие, все больше обедневших калмыков бежали в русские города и рыболовецкие деревни в поисках работы. Не находя выхода из этого порочного круга и опасаясь, что правительство посадит их на землю и сделает христианами, калмыки решили предпринять отчаянный шаг и уйти в Джунгарию.
Политика Екатерины II, стремившейся заселить и цивилизовать регион, стала последней соломинкой, убедившей калмыков начать свой исход. Самонадеянная царица, не принимавшая во внимание мнение подчиненных, потребовала от местных чиновников игнорировать жалобы калмыков и поощрять колонизацию региона. Вопреки совету астраханского губернатора и местного армейского руководства, она настаивала, чтобы калмыки выставили 20-тысячное войско для войны против Османской империи. Когда местные чиновники предупредили, что калмыки могут просто уйти, Екатерина II отнеслась к этому пренебрежительно, обвинив их в невежестве и неспособности читать карты и думать рационально.
В 1770 году граф Никита Панин внимательно изучил протесты калмыцкого наместника Убаши, выдвинутые в ответ на тяжелые требования России, но решил отвергнуть их. Не получив ответа на последнюю свою просьбу, калмыки решили покинуть российскую территорию. В январе 1771 года большинство калмыков, около 31 тысяч кибиток, то есть более 150 тысяч человек, начали свой долгий путь в Джунгарию. Даже тогда русская императрица была убеждена, что калмыки намереваются всего лишь оттеснить казахов и остаться на пастбищах к востоку от Яика. Высокопарный указ, изданный 21 января 1771 года, повелевал Нуралы, хану Казахского Младшего жуза, продемонстрировать свою верность, напав на калмыков и заставив их вернуться.
К началу марта из новых сообщений стало ясно, что к калмыкам приезжали люди от китайского императора и что они действительно намереваются покинуть территорию Российской империи и откочевать в Джунгарию. Уходя от преследования русской армии, калмыки стремительно двигались через степь со своими стадами, но нападения казахов и долгий путь – сперва через обледенелую и заснеженную Прикаспийскую степь, а затем по безводной степи у озера Балхаш – привели к большим потерям. Стада погибли или были захвачены казахами, и менее трети народа сумело добраться до границы Цинского Китая. В течение нескольких следующих десятилетий те, кто покинул Российскую империю в надежде найти свободу в Джунгарии, оказались включены в военную систему империи Цин
[424].
Но не все калмыки ушли в Джунгарию. Те, кто не мог или не хотел присоединиться к уходящему большинству, остались на западном берегу Волги; другие были задержаны в ходе бегства и принуждены вернуться. В целом на Волге осталось около 11 тысяч кибиток. В конце ноября 1771 года, получив донесения, что оставшиеся калмыки тоже намереваются покинуть берега Волги, астраханский губернатор Н. А. Бекетов принял меры. Он запретил калмыкам переправляться через Волгу и наградил тайши, распределив среди них около 5 тысяч калмыцких кибиток, принадлежавших ушедшему калмыцкому наместнику, Убаши. Самая большая доля, 2 тысячи кибиток, досталась крещеному калмыку – князю Алексею Дондукову
[425].
С точки зрения властей князь Дондуков был идеальным кандидатом для продвижения российских интересов. Он представлял собой то самое новое поколение колониальных администраторов, которое правительство старалось вырастить в пограничных регионах империи. Сын покойного калмыцкого хана Дондук-Омбо, он был привезен ребенком в Петербург и в 1744 году крещен вместе со своей матерью, братьями и сестрами. Он вырос в России, но в начале 1760‐х годов вернулся в Степь, чтобы унаследовать улус своего отца и поселиться под русским покровительством на Волге, в крепости Енотаевск.
