Слово «миссия» не употреблялось, и даже первое миссионерское учреждение, созданное правительством в середине XVIII века, которому была поручена миссионерская деятельность в Среднем Поволжье, было названо Контора новокрещенских дел; само это название указывало на принадлежность учреждения к гражданской, а не к церковной бюрократии. Когда в 1744 году – редчайший случай – власти отправили миссию на Северный Кавказ вести проповедь среди осетин, эта недолговечная миссия получила название Осетинская комиссия. Лишь в XIX веке в России появился сам термин «миссия» и соответствующая ему концепция, указывавшая на возросшую миссионерскую сознательность и на признание властей, что дела миссионерские входят в прерогативу церкви, а не государственных ведомств
[524].
Вместе с тем традиционная миссионерская деятельность была известна в Московии и до XIX века. История жизни святого Стефана – самый известный пример ранней попытки Москвы обратить в свою веру нехристиан. Эта история важна не только как один из немногих примеров ранней миссионерской деятельности Русской православной церкви, но и потому, что подход святого Стефана резко контрастировал с миссионерской работой церкви после 1550‐х годов.
Его житие, записанное вскоре после его смерти, начинается в 1380‐е годы, когда Стефан прибыл в Пермскую землю в предгорьях Уральских гор, будучи твердо настроен распространить христианскую веру среди местного языческого населения. Митрополит Московский и великий князь, впечатленные успехами Стефана, назначили его первым епископом Пермским. До самой своей смерти Стефан проповедовал христианство среди жителей Пермской земли. Он создал для них азбуку, перевел Писание с русского языка на местный и вел богослужения на этом языке
[525]. В подобном подходе не было ничего особенного. В конце концов, Русь тоже получила алфавит от греческих монахов в X веке и вскоре после этого приняла христианство.
Но до стремительного взлета Москвы в 1550‐е годы такие попытки обращения язычников в христианство были редкостью. Лишь после того как Москва завоевала Казанскую и Астраханскую земли с их многочисленным нехристианским населением, сама идея крещения иноверцев получила всеобъемлющую помощь властей, проникшихся верой в Божественное предопределение России. Начиная с середины XVI века миссионеры должны были стушеваться и уступить дорогу интересам правительства, поскольку теперь им предстояло проповедовать в землях, уже завоеванных Москвой и находившихся под ее управлением.
Иван IV, торжествовавший победу над Казанью, выразил новый миссионерский дух Москвы, все более проникавшейся сознанием своей православной исключительности, лучше, чем кто-либо другой. В 1556 году в своем письме к Гурию, архиепископу новосозданного Казанского диоцеза, он отметил, что обращение язычников в православие – долг перед Богом, указав, что миссионеры должны «учитиже младенцы [язычников] нетолько читати и писати, но читаемое право разумевати, и да могут [и чтобы они могли] и инные научати и бусарманы»
[526].
Но Москве приходилось постоянно смирять свой миссионерский пыл из политических соображений. Иван IV оправдывался перед Османской империей и крымскими татарами за вред, нанесенный мусульманам и исламской вере, и не раз отказывался от своих проектов, чтобы успокоить османского султана
[527]. Играло свою роль и то, что Москва оставалась в зависимости от мусульманских элит завоеванных территорий. В своем письме ногайскому бию Исмаилу в 1563 году Иван IV объяснял, что не может избавиться от астраханских князей, потому что «мы государи крестьянские, а то люди бесерменские. И толко нам так учинити, что тех князей свести к себе, ино наше слово непрямо будет. И мы о том себе помыслим гораздо, как бы нашему слову порухи не было, нашеб слово прямо было, а виноватыеб в своей вине были, а астороханскиеб люди от того страху не розбежались, и не молвилиб выных землях иные люди: великой дей государь слово свое молвил, на своем слове не устоял. И то слово нашему имени не пригоже. Да и то слово молвят: Вера дей вере не друг. Христианской дей государь мусулманого того для изводит. ‹…› А и у нас в нашей земле много мусулманского закону людей нам служит, а живут по своему закону»
[528].
Действительно ли слова Ивана выражали его идею терпимости, были ли они продиктованы политическими соображениями или же являлись всего лишь удобным извинением, но вопрос об обращении иноверцев вновь встал только в начале 1590‐х годов. В письме царю митрополит Казанский Гермоген жаловался, что по недосмотру местных воевод татары пренебрегли прежними запретами и построили новые мечети, а крещенные в православие не соблюдают христианских законов и продолжают жить среди своей нехристианской родни. Ответом на это письмо стал царский указ 1593 года, по которому новокрещеных надлежало отселить от мусульман, выделить им земли в окрестностях Казани и поселить среди русских. Чиновникам необходимо было удостовериться, что они держатся христианства и не сочетаются браками с татарами или иностранными военнопленными. Более того, детей от смешанных браков, а также детей рабов новокрещеных следовало тоже крестить. Если же новообращенный не соблюдал христианских установлений, его следовало заковать в цепи и бросить в тюрьму, пока он не забудет татарскую веру и не станет верным последователем Христа. Все мечети надлежало разрушить
[529].
Более решительное противостояние с Крымом и Османской империей в XVII веке означало и более агрессивную политику против мусульман, живших в самой России. В 1654 году крымский хан Мухаммед Гирей IV почувствовал себя обязанным выступить с обличением того, как Москва обращается со своими мусульманскими подданными. Он отметил, что множество христиан живет под защитой османского султана и пользуется свободой богослужения, а московский царь сжег Коран, разрушил мечети, подверг мусульман пыткам и заставил их принять православие
[530].
На протяжении долгих лет Москва определяла себя как крестоносное государство и вместилище единственной истинной веры. К концу XVII века, когда российские власти вели подготовку к решительному столкновению с Османской империей, идея о том, что назначение России – быть христианским государством на переднем крае борьбы с исламским миром, оформилась еще более отчетливо. В 1696 году Петр I завоевал османскую крепость Азов и строил планы создания обширной антиосманской коалиции европейских держав. Эти планы, впрочем, пришлось отложить до лучших времен, потому что у европейских держав были другие приоритеты. В 1699 году Россия неохотно подписала Карловицкий мир с Османской империей.
