Другой возможный контингент для перехода на московскую службу составляли недовольные крымские и ногайские аристократы, с которыми вели тайные сношения московские послы, приезжавшие к крымскому хану или ногайскому бию с официальными дипломатическими миссиями. Послы обещали щедрое вознаграждение за службу, а также возможность покинуть московские владения в любой момент. Многие дворяне-иноверцы, искушенные щедрыми наградами или желавшие защиты от своих соперников в Степи, принимали решение поступить на службу к великому князю
[570].
Один из первых и самых ярких случаев, когда Москва показала свою способность привлекать подобных беглецов к себе на службу, произошел в середине XV века, когда в Москву приехали Якуб и Касим, два царевича из правящей казанской династии. В 1452 году Касим за свою верность получил город Городец (также известный как Мещера), находившийся вплотную к Казанскому ханству
[571]. Благодаря этому решительному шагу Москва обрела политический рычаг влияния на Казань: теперь в ее пределах находился легитимный претендент на казанский престол. Другие недовольные царевичи смогли оценить уверенность Москвы в себе и ее способность играть на соперничестве Чингизидов. Касим и его потомки оправдали ожидания Москвы, и город, переименованный в Касимов, оставался во владении ханов Касимовских на протяжении более чем двух столетий.
Благодаря междоусобицам среди соседних народов поток знатных эмигрантов не ослабевал, и Москва быстро стала прибежищем недовольной аристократии. Крымские и казанские ханы, ногайские бии и калмыцкие тайши нередко избавлялись от своих соперников, отправляя их в Москву, чтобы держать претендентов на престол на безопасном расстоянии. Москва с готовностью шла навстречу и дарила изгнанникам города и деревни, чтобы у них были средства к существованию. Хотя великие князья часто напоминали соседним правителям о том, насколько дорого казне обходится содержание подобных беженцев, Москва никогда не отказывалась их принять. Знатные изгнанники обычно приезжали вместе со свитой, порой насчитывавшей несколько сот всадников, что по тем временам могло сойти за небольшую армию и было ценным дополнением к московским вооруженным силам
[572].
Подобные изгнанники, будучи законными наследниками ханов, биев и тайши, имели огромное преимущество в качестве неофициальных заложников, а также могли использоваться для шантажа и даже свержения соседних правителей. Несколько раз, когда Крым или ногайцы желали возвращения своих изгнанников, Москва упрямо отказывалась пойти им навстречу. Особенно остро в переписке Москвы и Крыма встал вопрос о судьбе Абдуллатифа, сына крымского хана. Крым непрестанно просил вернуть Абдуллатифа, а Москва либо отказывала, либо тянула время, пока он не умер при подозрительных обстоятельствах. Позже, в XVII–XVIII веках, калмыцкие и казахские ханы продолжили традицию избавляться от своих соперников, передавая их российским властям. Теперь Россия, куда более уверенная в себе, чем прежде, уже могла не использовать этих изгнанников в своей пограничной политике; получив годовое содержание и земельные владения, они должны были обратиться в православие и записаться в регулярное российское войско
[573].
На возросшее политическое значение Москвы указывало увеличивающееся число просьб от крымских и ногайских аристократов («дай мне Рязанский юрт и сделай ханом в Мещере», «дай мне Казань или Касимов»), желавших получить руководящий пост и править в Казани, Касимове, Рязани, Кашире или ином городе
[574]. После московского завоевания Казани и Астрахани в 1550‐е годы обращение в христианство стало наилучшим способом добиться у Москвы щедрых выплат и привилегий, и многие Чингизиды из Астрахани, Казани, Сибири и Касимова были вынуждены принять крещение
[575].
Князья-Чингизиды от Сибири до Крыма, татарская нечингизидская знать из Казанской земли, кабардинские дворяне с Кавказа, знатные ногайцы и калмыки из Приволжской степи – все они в разное время и по разным причинам выбрали православие. Окрестившись, дворяне-иноверцы получали русский дворянский титул, а за свою военную службу щедрые денежные выплаты и землю
[576]. Знатные новые христиане сочетались браками с русскими дворянками, занимали высшие военные посты и часто служили в пограничных регионах как доверенные лица России
[577]. Иногда уже через два поколения по их именам никак нельзя было догадаться об их нерусском и нехристианском происхождении
[578]. Ассимиляцию можно было считать завершенной, когда тот или иной род вписывался в Родословную книгу российского дворянства
[579].
