Доклад, составленный капитаном М. Гастотти для Коллегии иностранных дел в 1770 году, исключительно подробный и подготовленный с огромным знанием дела, сообщал, что кабардинцы действительно немало пострадали из‐за потери своих людей. Доклад объяснял, что кабардинцы обычно покупают пленников по 100 рублей, поэтому потеря тысячи таких пленников означает огромный убыток. Гастотти предложил возвращать беглецов-мусульман их хозяевам и высказал предположение, что кабардинских вельмож удастся умиротворить, если власти предложат им компенсацию в 60–70 рублей за каждого мусульманина, который пожелает принять крещение, и в 50–60 рублей за каждого беглеца-христианина
[594].
Другой, более весомый аргумент в пользу возвращения кавказских беглецов их хозяевам выдвинул в секретном докладе комендант Кизляра Н. А. Потапов. В 1768 году, накануне войны с Османской империей, он сообщил, что Кизлярская и Моздокская крепости, а также казачьи города вдоль границы слабо укреплены и недостаточно укомплектованы войсками. Если различным местным народам придут на помощь крымские татары, их набеги могут нанести существенный урон. Он советовал не принимать беглых крестьян мусульманского вероисповедания и тем самым добиться лояльности кабардинских вельмож, а также их помощи в защите российских границ
[595].
Положение местной знати временно улучшилось после 1771 года, когда Екатерина II лично написала кабардинскому народу, пытаясь, как всегда, найти компромисс между своими взглядами, основанными на книгах западных философов, и кардинально от них отличавшимися реалиями Российской империи. Благородно заявив, что во всем мире не найти такого закона, который велел бы отвергать ищущих христианской веры, она вместе с тем согласилась возвращать кабардинских крестьян хозяевам, заявив, что «рабы же кабардинския, как принадлежат господам своим без всякаго изъятия, состовляя их доход своею работою и податью, по состоянию же своему и способов не имеют к познанию християнскаго закона»
[596].
Российская политика предоставления убежища беглецам невольно способствовала углублению розни между кабардинской знатью и простыми людьми. Впоследствии использование этой розни стало важнейшим элементом российской политики на Северном Кавказе. Провоцируя социальный конфликт в местном обществе, правительство стремилось ослабить знать и увеличить собственное влияние. К примеру, одной из задач российского военного представителя, жившего среди кабардинцев, было стремление к тому, «дабы обитающий великую Кабарду народ сохранил учиненную им в прошедшем году присягу в верности». Когда в 1767 году более 10 тысяч кабардинских крестьян восстали против дворян и пригрозили уйти от них, к ним был отправлен русский майор, чтобы убедить повстанцев покинуть своих хозяев и поселиться на российской территории
[597].
Но были и моменты, когда непосредственные военные и стратегические соображения вынуждали правительство делать выбор в пользу политики невмешательства. Например, в 1778 году Коллегия иностранных дел сочла непрактичным и отвергла предложение астраханского губернатора защитить простой кабардинский народ от злоупотреблений знати, забрать его и поселить вдоль Сибирской укрепленной линии. Коллегия сообщила губернатору, что в интересы России не входит рассматривать природу отношений между простым народом и знатью, что это нарушит кабардинское право собственности и укрепит подозрения Крыма и Османской империи. Инструкция гласила: «Могут и подвластные кабардинския люди произвесть бунт, владельцов своих перебить и сами врознь разойтись. Пускай все сие и случится, тут ничего не потеряется, но еще будет выигрыш, когда владельцов кабардинских убудет, или же у них подвластных действо будет собственной их судьбы, но нареканию и неудовольствию относимому к здешней стороне не будет места никакого»
[598].
Спустя несколько лет, когда российское правительство уже меньше беспокоилось о возможном конфликте с Османской империей и не старалось изобразить честную игру, князь Г. А. Потемкин-Таврический писал генералу П. С. Потемкину, командующему российскими войсками на Кавказе, что надо отвергать любые запросы кабардинских дворян о возвращении простых людей, бежавших, чтобы избежать притеснений. Не оставляя ни малейших сомнений в своих взглядах на этот вопрос, он добавлял: «…отделение черни от владельцов почитаю надежным средством к обезпечению границ наших»
[599].
К концу XVIII столетия власти поняли, что их политика сеяния розни среди дворянства и народов на Северном Кавказе и в казахских степях оказалась контрпродуктивной. Подобная политика подрывала возможности государства контролировать происходящее среди местных обществ, уже ослабленных гражданскими войнами и восстаниями. Петербург решил отказаться от политики противопоставления местной знати и простого народа и встать на сторону дворянства в обмен на сотрудничество с российскими властями. На время поток местных жителей через границу сократился, но не прекратился.
Колониальные прения. Часть 1. Закон и управление
Когда вы говорите с нашими крестьянами о справедливости, главное для них – компенсация. Скотовод или земледелец, потерявший свою семью, утратил всю свою экономическую опору. Вы можете убить того, кто совершал геноцид, но это не компенсация – это лишь страх и ярость. Так думают наши крестьяне.
Филипп Гуревич. Хотим сообщить вам, что завтра нас убьют вместе с нашими семьями. Истории из Руанды
Те, кто перешел через границу, чтобы принять христианство и поселиться в имперских пределах, быстро оказались под властью российских законов. Но многочисленные коренные народы, жившие в пограничной зоне и которых российские власти официально считали своими подданными, фактически оставались вне политического контроля и правового поля России. В ситуации, когда не существовало ни политической концепции автономии, ни даже расплывчатой идеи протектората, лишь начавшей оформляться в середине XVIII века, как было российским властям решать пограничные споры с теми, кого они считали своими подданными?
Из всех спорных вопросов самым проблематичным, вероятно, был вопрос о бегстве представителей коренных народов в Россию и их возвращении на родину. Единственным возможным решением было возвращение беглецов, но по целому ряду причин, изложенных выше, российские власти неохотно шли на это. Другой подход, чаще применявшийся на деле, предполагал выплату компенсации за каждого беглеца. Действительно, многие представители местной элиты предпочитали получать компенсацию, что соответствовало их обычному праву. Подобная компенсация, деньгами или товарами, становилась все более привлекательной и усиливала зависимость местных жителей от российского рынка.
