К началу XVI века Москва стала самой могущественной военной силой в регионе. Ее казна была полна, ее армия была реорганизована и вооружена огнестрельным оружием. Когда в 1532 году до Москвы дошла весть о готовящемся вторжении крымских татар, московские войска, вооруженные пушками и аркебузами, расположились возле переправ на Оке. Огневая мощь московских армий была столь впечатляющей, что крымский хан, стремясь дискредитировать Москву в глазах османского султана, сообщил ему, что Москва вооружила враждебную султану Персию 30 тысячами аркебуз
[32].
Некоторые кочевые правители рано оценили эту огневую мощь. В начале 1500‐х годов, когда Крым и Москва все еще были союзниками, Менгли Гирей постоянно просил, чтобы Москва прислала вниз на Дон корабли с войсками, пушками и аркебузами, для нападения на Орду. Впоследствии он обратился к великому князю Василию III с просьбой отправить корабли против Астрахани, чтобы в каждом плыло по пять солдат, а на каждые три корабля приходилось по пушке и две аркебузы. Он заверил Василия, что Астрахань падет, если русские атакуют ее со стороны реки, а крымские татары – с суши. Москва не спешила с ответом, и в конечном счете пушки и канониров крымским татарам прислала Османская империя
[33].
Спустя несколько десятилетий ногайцы засыпали Москву такими же просьбами об огнестрельном оружии. Письмо ногайского мирзы Исмаила, отправленное Ивану IV в 1553 году, накануне захвата Астрахани московитами, недвусмысленно свидетельствовало о растущем военном превосходстве Москвы: «Нам бы воевати [против Астрахани]; ино у нас на воде судов нет, а к Городу, ино у нас пищалей нет»
[34]. Другие ногайцы тоже относили быстрые военные успехи Москвы на счет использования ею канониров, но предвидели, что в скором времени русские минуют Каспийское море и Волгу и пойдут к Яику, Дербенту и Шемахе: «…так-де наши книги говорят, все-де Бесерменские [мусульманские] Государи Русскому Государю поработают [будут порабощены]»
[35].
Хотя кочевые всадники в основном были по-прежнему вооружены традиционно, они признали разрушительную силу огнестрельного оружия – и в Степи началась гонка вооружений. К XVIII веку сферы распределения оружия прочно установились. Россия придерживалась запрета на продажу огнестрельного оружия своим нехристианским подданным и соседям, но все же периодически, хотя и с неохотой, вооружала калмыков. Османская империя снабжала оружием крымских татар и кубанских ногайцев, а казахи получали мушкеты из Бухары и Хивы
[36]. Тем не менее кочевые армии медленно перенимали новые методы ведения войны, неохотно меняли свою тактику и с трудом учились эффективному использованию огнестрельного оружия.
К концу XVIII века стало ясно, что кочевые армии совершенно беспомощны против российских укрепленных линий и опустошительной огневой мощи современной российской армии. По мере того как русские крепости и поселения приближались, а русские иррегулярные войска, вооруженные легкими, мобильными пушками, проникали глубже в кочевые территории, даже самые удаленные уголки Степи перестали быть безопасными. Империя выдвигала все более суровые требования, и жителям Степи пришлось отказаться от своей стародавней свободы.
Пленники и рабы
Хотя военные походы и набеги кочевых армий ассоциируются с образом горящих русских городов и деревень, ни крупномасштабные военные походы, ни мелкие набеги не приводили к беспорядочным поджогам и грабежам. Главной целью всегда был захват пленников, которые, вне зависимости от того, продавали ли их на рынках Каффы, Азова, Бухары и Хивы или возвращали в обмен на выкуп, всегда приносили хороший доход и были самой желанной добычей в набеге или на войне.
Потери населения в результате набегов кочевников были постоянной проблемой южного пограничья, подтачивавшей силы государства. Во время похода на Литву в 1501 году крымские татары, как рассказывалось, захватили 50 тысяч пленников. Когда в 1618 году ногайцы подписали мирный договор с Москвой, они выпустили на волю 15 тысяч русских пленных
[37]. По некоторым подсчетам, в первой половине XVII века было захвачено в плен от 150 до 200 тысяч жителей Московии
[38]. И это лишь некоторые самые яркие примеры упоминаний многочисленных пленников. На протяжении веков тысячи безымянных русских крестьян, батраков, ремесленников и солдат стали рабами в далеких странах. Их захватывали возле их деревень и городов, когда они работали в полях, удили рыбу в реках, работали на соляных рудниках, ездили на ярмарку и, конечно, во время битв
[39]. Восточная Европа, в первую очередь Россия, стала вторым после Западной Африки поставщиком рабов в мире.
В XVI веке Москва стала проявлять все больше беспокойства о судьбе пленников, что было связано с ее недавно оформившимся самосознанием как Русского православного государства, обязанностью которого перед Богом было спасение православных христиан от плена у неверных. Одну из первых попыток изменить сложившуюся ситуацию в вопросе пленников предпринял в 1517 году Василий III, давший своему послу в Крыму указание требовать возвращения русских пленников без выкупа. Усилия посла были тщетными
[40]. Москва добилась большего успеха в Казани в 1551 году, где она сумела навязать свои условия: христианские пленники были освобождены, а мусульмане отныне под страхом смертной казни не имели права владеть христианскими рабами. Москва предупредила, что, если Казань не примет эти условия, это будет означать новую войну
[41]. Почти столетием позже, когда все другие меры по борьбе с набегами потерпели крах, Москва начала строительство протяженных укрепленных линий на юге.
