Растущее присутствие русских городов и крепостей, переселенцев и солдат быстро меняло традиционный пейзаж в регионе. Физические и экологические изменения было нелегко отделить от военных и политических целей правительства. В 1768 году генерал Потапов приказал снести плотину на одном из притоков Терека. Вода, которую кумыки прежде использовали для орошения своих полей, теперь отводилась к Кизлярской крепости, образуя ров, укрепляющий ее оборонительные сооружения
[618]. Строительство Моздокской крепости в начале 1740‐х годов привело к многочисленным жалобам кабардинцев, требовавших, «чтоб повелено было в урочище Моздоке строению и караулу не быть, потому что оное строение в таком месте заведено, где мы рубим лес и скот наш пасется, будучи оное поблизости к нам… хотя в Моздоке караулу и строения не будет, но вашему величеству опасности ни от кого не настоит и нам обиды быть не может, потому что противу нас, рабов ваших, никакой народ супротивляться не может»
[619]. Но власти придерживались другого мнения; они настаивали, что крепость строится на землях, не принадлежащих кабардинцам.
К 1790‐м годам северокавказское пограничье превратилось в сплошную линию российских укреплений вдоль Кубани и Терека, соединяющих Черное море с Каспийским. Русские крепости и селения, построенные на земле, принадлежавшей коренному населению, оказали на это население глубокое и разрушительное воздействие. Российская колонизация обострила противостояние между дворянами и простонародьем – и обе стороны были вынуждены обращаться к властям за помощью в разрешении своих конфликтов. В 1783 году кабардинская знать вручила список своих жалоб «главнокомандующему пограничными землями от Днепра до Волги» Г. А. Потемкину. В большинстве своем жалобы были привычными: власти не держат своих обещаний, благоволят грузинам и армянам, захватывают кабардинские земли и не возвращают кабардинских беглецов. Аристократы попросили разрешения пасти своих лошадей по ту сторону Моздокской укрепленной линии. Затем, признавая свою собственную беспомощность и влияние российских властей, они попросили русских издать приказ, который положил бы конец борьбе кабардинской знати и простонародья. Прошение подписали тридцать шесть знатных вельмож и тридцать восемь мелких дворян (узденей), обещавших хранить верность, если власти пойдут им навстречу.
В то же время простые кабардинцы отправили своих представителей с другим прошением к российским властям. Представители объяснили, что они не знают, что содержится в прошении дворян, и опасаются, что дворяне плетут против них козни. Они попросили защиты от злоупотреблений своих господ и разрешения переселиться и обрабатывать землю по ту сторону укрепленной линии, поскольку по эту сторону пригодной для обработки земли недостаточно. Это прошение подписали тридцать два представителя, обещавшие от лица всего простонародья безоговорочно повиноваться приказам России
[620].
К 1790‐м годам, поняв, что политика поощрения простонародья к бунту против знати оказалась контрпродуктивной, правительство было вынуждено сделать свой выбор между двумя сторонами конфликта. Петербург принял решение в своем управлении регионом опираться на знать и назначил местных вельмож в недавно организованные местные и Пограничные суды. Конечно, пришлось пойти на ряд уступок, и знатные кабардинцы наконец получили разрешение переходить за Моздокскую укрепленную линию и пасти там своих лошадей. Но предосторожности по-прежнему соблюдались: чтобы перейти за Моздокскую линию, требовалось быть безоружным и иметь при себе особый билет, выписанный российским командующим на Кавказе
[621].
Строительство укрепленных линий привело к тому, что местные жители попали в зависимость от доброй воли местных российских властей, которые теперь контролировали их доступ к привычным пастбищам, лесам, рыболовным хозяйствам и, конечно, новым рынкам. Генерал П. С. Потемкин, осуждая жестокую эксплуатацию и бедственное положение кабардинских крестьян, считал, что жалобы местной аристократии на притеснения и помехи со стороны русских – лишь отговорки: «…в самом же деле утеснением почитают они то, что оружие наше служит преградою их безчеловечия»
[622]. Остается лишь задаваться вопросом, придерживался ли генерал подобных же взглядов по поводу положения русских крепостных.
Новоприобретенные земли недолго пустовали. Вскоре был издан приказ следовать примеру Новороссийской губернии и распределять земли по ту сторону укрепленной линии. Некоторые чиновники рекомендовали отвести земли вдоль Терека под пашню, виноградарство и шелководство. Земли вокруг Моздока были поделены между казаками, русскими поселенцами и беглецами с Кавказа
[623]. Со временем новоприобретенные земли полностью превратились из пастбищ, находившихся в совместном владении местных жителей, в сельскохозяйственные угодья в частной собственности русских. Земли, прежде бывшие опасным пограничьем, окончательно стали имперской окраиной.
Заключение
Южное и юго-восточное пограничье России, расположенное на западной окраине Евразийской степи, не особо отличалось от территорий на рубежах других государств и империй, граничивших со Степью, таких как северное и северо-западное пограничье Китая или северное и восточное пограничье Персии. Оседлые сообщества, жившие вблизи степных рубежей, никогда не чувствовали себя в безопасности, ожидая, что из сердца Центральной Азии (современной Монголии и Северо-Западного Китая) придет новый кочевой народ, который одержит верх над всеми соперниками среди кочевников и сокрушит соседние государства.
Эти пограничные области оставались уязвимыми к масштабным кочевым вторжениям и беззащитными перед небольшими молниеносными набегами. Уроки монгольского завоевания и его разрушительных последствий для всего Евразийского материка были усвоены: предотвратить подобное бедствие может лишь сильное государство с централизованным правительством, которое будет в состоянии и захочет выделить существенные ресурсы на оборону степного пограничья. К концу XVIII века, благодаря непрерывной экспансии Российской империи на юг и юго-восток и Цинского Китая на север и северо-запад, многовековому господству кочевников в Степи пришел конец, а вместе с ним – и неотступной угрозе для соседних государств. Началась медленная колонизация Степи, а оставшиеся степные жители обнищали и смирились перед имперской мощью.
