У морали появляется практический смысл. С точки зрения «метафизиков», это сразу перечеркивает всю моральность поступка. В чем-то они правы.
Если все моральные нормы можно свести к полезности, никаких моральных оснований самих по себе нет.
Это лишь еще одно слово, тоже полезное. А базовая полезность может быть разная – групповая, индивидуальная, каких-то невидных сущностей (концепция эгоистичного гена и мема Докинза). Если этого языка достаточно, чтобы описать все происходящее, то за словом «мораль» не стоит особый мир моральных явлений, независимый от натурального мира с его размножением, выживанием и отбором, сопряженным с ними удовольствием и следующей из них полезностью.
Повторю эту страшную фразу, чтобы не было недомолвок. В описанном смысле мира морали, конечно, нет. Как автономного мира со своими законами, не сводимыми к законам мира физического. А как некий эмерджентный уровень описания поведения в едином мире – мораль есть. Если кто-то займет у меня денег и не отдаст, я скажу, что это моральный урод. Это осмысленная фраза, и она неплохо описывает ситуацию. Но от того, что кто-то моральный урод, мир моральных идей (в смысле Канта или Платона) не пробуждается к автономному существованию. Как сказали бы философы, субстанция едина, монизм рулит. Немного перефразирую Демокрита: есть только атомы, пустота и иногда – живущее на них знание. Время от времени кое-что, происходящее с этим знанием, уместно описать в терминах этики, как уместно описать что-то в терминах химии или биологии.
И да, я знаю, есть старинное философское убеждение: ничто в сфере должного нельзя вывести из сферы сущего. Можно привести какие угодно факты о том, как устроен мир и как ведут себя люди. Но отсюда нельзя вывести, как людям следует себя вести. Это старое почтенное убеждение, его держались многие – например, такой симпатичный мне автор, как Дэвид Юм. Но я бы поспорил. Повторюсь: мир един.
Подойдем к вопросу с фланга. Можно придерживаться каких угодно идей и моделей поведения – в зависимости от них с телом, которое их придерживается, случатся разные вещи. Не все они телу понравятся. Некоторые модели даже приведут к тому, что тело исчезнет. Это пока что событие в сфере сущего, не так ли?
Отсюда один шаг в сферу должного.
Простой шаг: счесть ложными те идеи, с которыми тело страдает и исчезает.
Мы его делаем. Многие старинные философы в этом месте ехидно спросят: а какие у вас основания его делать? Ну хотя бы такое: мнения тел, которые исчезают, исчезают вместе с ними. Мы правы просто потому, что мы есть – на фоне тех, кого вследствие их менее совершенного знания уже не стало. Или вот еще: мы не хотим страдать. Даже не так: мы признаем, что возникли существами, которые не хотят страдать. Это сфера фактов, пока без всяких моральных примесей. Но, сказав А, мы уже логически говорим и Б. Без всяких сказок, какая-то мораль отсюда уже следует. И она не столько изобретается, сколько исследуется и расследуется.
Наконец, я не настаиваю. Если кому-то нравится думать, что существуют два мира, – живите на два мира. Страдайте вволю, исчезайте на здоровье – дело ваше. Когда все, кому сильно надо, исчезнут – я повторюсь. Эволюция засчитает победу моей стороне так, как это иногда бывает в спорте: ввиду неявки команды противника.
Глава 17
В среднем добро побеждает
Потусторонняя логика. – Предательство по уму. – Репутация меняет все. – Хорошая программа оставляет потомство. – Основной вопрос этики.
Вспомним «партию метафизиков». Ту, которая принципиально не учит пользе, радости и прочим второстепенным вещам. Как правило, она учит долгу. Но если долг не везет к пользе того, кто ему следует… Половина метафизики возникает вот здесь – если в нашем мире не ведет, значит, где-то еще везет. Иначе мы живем в адском мире, где порок торжествует и добродетель попираема. Мы не можем жить в адском мире. Значит, существует иная жизнь – хотя бы ради подведения баланса, с которым мы готовы согласиться.
Нет ощущения, что это несколько чудная логика? С ошибками, которые можно разбирать в средней школе? Но вообще-то это в духе кантианства, и это не худшее, что есть в философской классике.
Давайте уточним. В нашей «этике дорожного движения» тоже ничто не ведет к пользе и радости гарантированно для всех, кто едет по правилам. Но есть корреляция между уважением к определенным правилам (далеко не ко всему, что люди могут принять за этику!) и выбором того, что обычные люди обычно хотят от жизни. Ради этой корреляции, малозаметной каждую минуту, но значимой по итогу, правила лучше соблюдать. Но гарантий нет. И исключения бывают вопиющи. Можно всех предать, продать, троих убить, дюжину изнасиловать – и прожить долгую счастливую жизнь уважаемого человека. Можно быть святым, получив за это позорную жизнь и тяжкую смерть, житие многих святых как раз об этом. Это яркие истории, но важны не они, а статистические массивы. На них видно, что этичность как стратегия предпочтительнее ее отсутствия. Конечно, со всеми оговорками: вдолгую, в среднем и т. д. Но любые правила работают именно так. Конкретно один раз, прожив двадцать минут по правилам, можно и облажаться. Но за двадцать лет они обычно дают преимущество.
Есть прекрасная модель того, как это происходит, в известной книге Ричарда Докинза «Эгоистичный ген»[6]. А именно в 12-й главе «Хорошие парни финишируют первыми». Пожалуйста, учтите эту ссылку. Их не так много в книге, считайте это моей редакционной политикой. Если на каждой странице по три ссылки, нормальный читатель, скорее всего, не уделит внимания ни одной. Но если ссылаться как можно реже, может быть, подействует. Короче, мы специально берегли этот патрон.
Вкратце все-таки расскажем, о чем там речь. Анализируются алгоритмы игры в известном «Парадоксе заключенного». Точнее, в «Парадоксе заключенного» с немного измененными правилами, более приближенными к жизни.
Сначала вспомним классический вариант.
«В своем первоначальном, человеческом варианте эта игра состоит в следующем. Имеется банкомет, который судит игру и выплачивает выигрыши двум игрокам. Допустим, что я играю против вас (хотя, как мы увидим, “против” – это как раз то, чего нам не следует делать). На руках у каждого игрока только по две карты с надписями “Кооперируюсь” и “Отказываюсь”. Каждый из нас выбирает одну из двух своих карт и кладет ее на стол рубашкой вверх, с тем чтобы ни один из игроков не знал, как пошел другой; собственно говоря, оба они ходят одновременно. Далее игроки напряженно ожидают, пока банкомет перевернет карты. Напряженность связана с тем, что выигрыш зависит не только от собственного хода (каждый игрок знает, какую карту положил он сам), но и от хода противника (что остается неизвестным, пока банкомет не перевернет карты).
