Мы не наши гены. Еще никто не перепутал себя с близнецом.
Хотя возможна картина мира, где гены важнее, чем люди. Но нам сейчас неважно, кто важнее. Нам важно, кто мы.
Мы не наша память. Если мы будем помнить в десять раз больше, нас не станет больше в десять раз.
Аналогично, потеряв 90 % воспоминаний, мы не потеряем 90 % ценности своей жизни. Даже если какая-то память – условие нашей идентичности, мы не сможем толком сказать, какая именно (где кончается простительная забывчивость и начинается фатальная потеря себя), и решить, что этого хватит. Представьте, что создан робот с сильным ИИ. Ему подгрузили ваши детские воспоминания и любовь к вашей маме. Вы рады, что теперь вы в двойном экземпляре, – или у вас немного другие чувства?
Мы не единство конкретного потока сознания.
Поиски идентичности в этом месте могут увести в буддийскую сторону, но это та сторона, куда ходят терять свое «я», а не находить. Была даже версия написать: «Мы не наша дхарма». Но все-таки решил не заигрывать с чужим словарем, мало ли. В западных словарях под словом «дхарма» понимают слишком разное, поэтому обойдемся более близкими словами.
Есть единство реки Волги как потока воды в определенном русле, есть конкретно этот поток сознания. Сознания не в смысле «и вот я наконец-то осознал», а в смысле «все, что я ощущаю». В этом смысле холодно, сладко, мечтать, вспомнить, увидеть сон – все это поток сознания. Если это ваш поток, вы помните, где это текло вчера и десять лет назад. В вашем мире вообще ничего нет, кроме этого потока (по определению все, что с вами случится, – части этого потока, больше случаться негде). Все, что есть у меня, есть только в моем потоке. Большой соблазн сказать, что «я» – это и есть поток. Версия элегантнее, чем другие. Ее сложно отбросить за пять минут, одно время я сам ее разделял.
Но если подумать дольше пяти минут, можно придумать против нее, например, такой аргумент. Давайте покажем его на страшном примере, чем страшнее, тем нагляднее. Если поток – это вы, вы всегда должны болеть за его носителя, верно? Ведь что бы ни случилось с ним, он – это вы? Например, если он в будущем сломает ногу и этому можно помешать, то вы постараетесь. Поэтому мы не так часто ломаем ноги, мы заботимся о себе. Точно ли о себе?
Допустим, вас укусит в будущем инопланетный монстр. И вы заразитесь его инопланетной заразой. Она изменит ваш мозг. И вот вы ночью крадетесь к своим родным, чтобы вонзить в них отросшие клыки… ладно, про клыки – перебор. Вы просто хотите их зарезать ножом, выпить кровь и съесть, как принято на той планете. А потом вас заберут к себе новые друзья-монстры, будете жить-поживать и добра наживать. При этом есть такая вероятность, что вам на голову свалится люстра. Насмерть. Это значит, что убийство и монструозный пир не состоятся, родные будут жить и про вашу заразу даже не узнают. Похоронят как почтенного землянина и жертву несчастного случая. Из сегодняшнего дня вы можете повлиять на будущее один раз. Вопрос – роняем люстру или нет? Это единственный способ что-то скорректировать. За кого болеть: за ваше укушенное тело или вашу нынешнюю семью? Есть подозрение, что большинство людей не сочтут себя новоявленным монстром и таки уронят люстру.
Но речь не о теле (с телом мы разобрались), оно лишь русло, сквозь которое течет поток сознания. Это то же самое русло, тот же поток. Он не пересох. Просто в какой-то момент мы перестали ему сочувствовать. Идентификация не проходит. Это уже не мы.
Вернемся к более простым вариантам.
Мы не наш мозг, если понимать под ним чистый хард.
Хард – тоже тело. А с телом вроде бы понятно.
Мы не наши программы, если понимать под ними софт, стоящий на мозге.
Представьте в параллельной вселенной вашего абсолютного двойника с полностью тем же софтом. Можно ли сказать, что он – это вы? Не какое-то существо, похожее на вас, а сами вы в двойном экземпляре. Но тогда вы отдали бы 90 % своей жизни, чтобы спасти его жизнь. Чистый выигрыш этой операции 100 % – 90 % = 10 %. Однако большинство людей, дай им такую возможность, не вступят с иной вселенной в столь сильные отношения. Двойник и двойник. Кто он вам такой? Вы с ним даже не знакомы. И он точно не подарит вам 90 % своей жизни. Совершенно верная гипотеза: если он устроен в точности как и вы, то ничего не подарит. Вы же не подарили.
Версия, что «я» – конкретная единичная психика, кажется мне лучше всех остальных (знать бы еще получше, кто этот я).
Но если версия лучше остальных, это не значит, что я ее разделяю. Моя психика – снова не я. Если психика меняется (а она сильно меняется), мы в итоге более походим на кого-либо, чем на себя 50 лет назад. Если ценна наша идентичность как самотождество, со временем она теряется. Переживай мы за такую идентичность, мы противились бы процессу. Саморазвитие приравнялось бы к самоубийству. Но нас пугает как раз обратное: застыть навсегда. Самотождество психики – смерть при жизни, а вовсе не сохранение нашей сути. Странно искать свою идентичность в том, что обязано изменяться, чтобы нам нравиться (и даже не спрашивайте, кто такие эти мы).
Помимо прочих, про «я» есть одна веселая логически-филологическая версия.
Когда мы говорим «я», то это такая речевая стратегия.
…и не более того! Согласно философу и когнитивисту Дэниелу Деннету, для программ мозга речевые стратегии – это такой же фенотип, как, скажем, прическа. Мы перебрали уже не так мало версий, чтобы счесть ее не такой уж плохой. Но все-таки не настолько хорошей, чтобы воскликнуть «эврика!» и застолбить идентичность в этом месте. Давайте честно: мало кто согласится счесть себя элементом речевой стратегии. Хорошо, пусть это лишь стратегия и «я» лишь элемент. Но чья это стратегия?
В логических играх можно дойти до конца и сказать, что нас вообще нет. Сказать – можно. Но это еще большая спекуляция, чем «душа». Ущипните себя за палец, и все пройдет. Будет больно, но по правилам русского языка, как и любого другого, просто так не болит. Всегда болит у кого-то.
Поскольку все варианты плохие, рискнем предложить еще один. Он даже симпатичнее среднего (хотя что здесь среднее и что значит симпатичнее?), так что хуже не будет. Мы – это сюжет нашей жизни.
Представьте, что вы художественное произведение. Жанр не сильно важен. Важен вопрос: оно интересное?
Давайте сейчас не спрашивать, верю ли я в это определение. Тем более я уже дал понять: в том смысле, какой все ищут, – нет, не верю. Ни во что. Но с одними определениями интереснее и продуктивнее, чем с другими. То, что я предлагаю, мне кажется продуктивным – поэтому получите, верить не обязательно. И даже уточнять, кому именно продуктивнее и в чем. Не нравится – не берите.
Продуктивно определение, ведущее к продуктивным вопросам. А продуктивны те вопросы, что ведут к практическим действиям. Например, если бы решения принимались в логике «жизни как произведения», какие решения стоило бы изменить? Какие оценки изменились бы? Что стоило бы добавить в жизнь, а что убавить?
