Он заполнил меня всю, сильно, грубо и до самого возможного, сжимая одной рукой бедро, другой оттягивая волосы. Чтобы я откинула голову ему на плечо, и уже с другой стороны, он впился в шею губами и языком, делая очередной засос.
Я же, подставляясь ему всё больше и больше не выдержала от сильного возбуждения. Задрожала быстро доведённая до пика его мощными толчками. Петенька замедлился, немного дав мне несколько секунд передышки, но по-прежнему ласкал шею языком, ища местечко, куда бы присосаться вновь.
Вампирюга треклятая!
Он ещё долго искал во мне вдохновения, то драл меня как суку, то замедлялся, нежно ласкаясь при этом, а ноги мои меня уже практически не держали. Я уже готова была взвыть и умолять его, чтобы он наконец-то кончил и оставил моё обессиленное, измождённое работой и оргазмами тело в покое. Но очередная истома, уже болезненно пронёсшаяся по венам и мышцам забирающая дар речи, уберегла меня от клейма слабачки.
Глухо застонав, Петенька вышел из меня и развернув к себе лицом, с упоением впившись в губы, упёрся пульсирующим членом в мой ноющий от удовольствия живот. Горячая струйка потекла вниз щекотя кожу, вызывая во мне радость оттого, что уже всё и можно прилечь.
— На ужин не жди, поздно буду. — первое, что произнёс Петенька, после того как донёс меня до кровати.
— Угу… — пробурчала, едва силы нашла, прижимаясь лицом к подушке.
— Ну ты реально недвижимость, — усмехнулся он, прикрыв мою тушку краем покрывала, — Больше не буду тебя вне кровати трахать, а то чуть спину не сорвал, пока донёс! — постанывая этот кровосос энергетический выгнулся и потянулся, кряхтя как старичок.
— Угу… — повторилась, потому что даже мысли мои были не способны выдать что-то сто́ящее отпора.
Очухалась я лишь спустя час и смогла по стеночке добраться до душа. Руки едва шевелились, но в порядок я себя всё же привела. После душа отправилась на кухню. Там запаслась сырными вафлями с кружкой горячего кофе и перешла уже в гостиную. Устроилась на диване, жадно отпивая сладкий и горячий кофе, подтянула к себе ноутбук и включила телефон.
К этому моменту мой мессенджер был завален сообщениями от Светки. Триста фотографий сладкого, но сморщенного мамонтёныша не хотели грузиться разом. Хотя парочку я всё же смогла посмотреть. Необычное чувство. Трепет и ощущение чего-то волшебного. Вот только вчера он в животике тусовался, а теперь человечек. Лежит в кроватке и морщится от недовольства, что его выперли из уютного местечка.
— Милашек! Пельмешка мамонтячья! — пообщавшись с самой первой загрузившейся фоткой племянника, я настрочила сестрёнке целую поздравительную поэму и отослав её засела за работу.
Петенька, как и предупреждал не явился к ужину. Я честно ждала его с опозданием максимум в час-два, но на часах уже была полночь. Я уже успела поработать и за столом и даже в спальне лёжа на животе, а его всё не было.
— Неужели работает до сих пор? — спросила саму себя, грызя от переживаний за пухнорыленького карандаш, которым делала пометки в словаре. — Голодный, наверное… — захлопнула ноутбук, всё равно уже не могла сосредоточиться на работе.
Но на кухне я растерялась. Не знала с чем идти. Подлив с рисом как-то не то, неудобно, да и греть нести в чём-то не то. Вдруг он весь в штукатурке и вовсе занят до невозможности, а тут я со своей жратвой. В итоге с сомнением налила в термос кружку чай, помня, что кофе на ночь Петенька не пьёт, и нарубила жутких бутербродов. Мама, видимо, торопилась и её обычная нарезка была на этот раз в виде куска сыра и палке карбоната.
Выложив на тарелку кривые корабли с толсто порезанным мясом и сыром на тонких кусках тостового хлеба и прихватив кружку чая, я отправилась в сто одиннадцатую квартиру. Петенька, долго не открывал, а звонить пришлось носом из-за занятых рук. Я уже хотела развернуться и уйти в расстроенных чувствах, решив, что он куда-то мог и уйти, как дверь отворилась.
— Соскучилась? — с довольной улыбкой пухнорыленький посторонился, пропуская меня в квартиру.
Он по-прежнему был одет в рабочую одежду и весь в штукатурке.
— Я тут чай и бутерброды принесла, ты без ужина голодный, наверное? — хотела пройти к импровизированному столу, где у Петра был чайник и продукты, но Петенька, поймав меня за воротник футболки, направил в ремонтируемую комнату.
— Туда иди, я доделать хочу, некогда чаи распивать. — велел строго.
Мы зашли в комнату, где практически все стены были оштукатурены, кроме одной. Та что с дверным проёмом и даже она была сделана уже на половину.
— Ну хоть укуси, я же старалась. — поставив тарелку и кружку на стремянку, я взяла в руку свой жуткий бутерброд и протянула ко рту Петеньки.
Он чуть отпрянул, с подозрением глядя на моё творенье.
— Топором рубила? — хохотнув, оценил мои старания, — Точно не отравишь? — спросил нагло, намекая на мои выходки с кофе.
— Нет. — спокойно ответила и дождавшись, когда он откусит добрую половину бутерброда из моих рук, добавила; — Приворожу только и всего.
Глаза Петеньки в этот момент смеялись и он, быстро проживав и проглотив, укусил ещё больший кусок.
— Ладно, привораживай, я и так уже, похоже, того! — проворчал он, запив бутерброд чаем.
— Ч-чего тог-о? — спросила заикаясь.
— Приворожён, покорён, влюблён, что-то вроде этого. — берясь за работу, перечислил без особой радости.
— Ну-у-у… — протянула я, будучи в смятении, — Это не я! Оно само у тебя… — оправдалась как могла, но задумалась, вдруг и правда яйца виноваты.
— Женщина! Ну ты! Ха! Ха! — рассмеявшись, Петенька взялся за работу, — Ты что, действительно думаешь, что я верю во всю эту чушь с приворотами? Я шучу просто. — смеясь, успокоил меня, — Но только про привороты. — серьёзно добавил, взглянув на меня очень однозначно.
— М-м-м. Давай помогу тебе! Быстрей спать пойдём, я, вообще, кино хотела посмотреть, но ты, наверное, спать будешь да? — затараторила о чём угодно, лихорадочно понимая, что мне тут в любви признаются!
Чёрт!
К этому я была вовсе не готова. Вот если бы Петенька сказал, что мои бутеры гадость редкая и их жрать невозможно я бы была более готова к такому.
— Да можно и кино, но учти, задрыхнешь на диване, я тебя на кровать не потащу. Спина у меня. — согласился с печалью в голосе, адресованной исключительно состоянию спины.
Меня его такая реакция даже развеселила, и я как-то расслабилась, что ли.
— Чё, правда, прям влюбился? — спросила веселясь, и с тупеньким выражением лица, беря в руку шпатель, которым работала с утра.
— Да-а. Представляешь беда какая с головой. — сказал серьёзно и с сожалением, так что я не сомневалась в правдивости такого заявления.
Уже хотела возмутиться на то, что в меня, по его мнению, только больной на голову влюбиться может, но тут этот скунс не подавил смешок.
