* * *
Проснувшись раньше Кати, я перекусил «вареньем» и отправился в соседний поселок городского типа, находящийся в двадцати километрах от нашего пригорода.
Когда-то я проезжал там и обнаружил группу бомжей, обитавшую на заброшенном заводе. Это было год назад, но я надеялся, что их коммуна все еще существовала. Еды оставалось на десять дней, но где добывать ее дальше, я не имел ни малейшего понятия. На парковке возле завода стояла лишь одна машина. Я вышел из своего пикапа и пошел вдоль железобетонного забора, ограждавшего несколько цехов и административное здание. Ворота закрыты, а перелезать через забор на виду у всех мне не хотелось. В прошлый раз, когда я видел тут группу бездомных, одна створка ворот была открыта нараспашку; возможно, сейчас всех бомжей погнали, а территорию закрыли и поставили охрану. Что же, скоро выясним.
Время раннее, да еще и субботний день, так что народу вокруг я не наблюдал, но осторожность превыше всего. Когда я прошел метров пятьдесят, забор повернул на девяносто градусов влево и ушел в лес.
Эта вылазка пробная, разведывательная. Потом приеду с банками и трубками. Найду самого старого бомжа и выволоку втихую. А если другие увидят? Да и хрен с ними. Кто им поверит? Они даже в полицию не пойдут. Это же пьянь безмозглая, мне кажется, можно прям на глазах у них похитить одного. Утащу в лес, солью кровь – и домой. Если патруль остановит, увидит красные банки с ягодами – и что? Да ничего. Пробовать же не полезут «варенье».
Я услышал звук сообщения. Достал телефон и прослушал послание от Кати.
– Доброе утро, Федь. А ты где? Ты дома? Я что-то крикнула, а нету тебя.
– Доброе, путя. Скоро буду, через часик-другой. Закажи там себе завтрак, а то сама знаешь, у меня дома еды нет, я не готовлю, – отправил я Кате в ответ.
Пройдя немного в глубь леса, я остановился и повернулся лицом к забору. Оглядевшись и убедившись, что вокруг точно нет людей (мало ли!), я подпрыгнул на несколько метров и заглянул за ограду. Никого. Вторым прыжком я преодолел двухметровое железобетонное препятствие с намотанной по верху колючей проволокой.
– А ты где? – снова пришло сообщение.
– Катюнь, я у риелтора, сейчас не могу говорить.
Я действительно жил с продажи двух домов в пригороде и трех квартир, которые достались мне восемьдесят лет назад от дальних родственников в наследство. Тогда эта недвижимость ничего не стоила, но несколько лет назад, продав все это, я заработал себе денег на двести лет жизни, а учитывая, что мне не надо покупать еду, то, наверно, на все пятьсот. Катя знала, что я собирался продать один из оставшихся домов, так что это вранье выглядело убедительно. Единственная проблема заключалась в том, что у меня поддельные документы. Причем все, потому что по настоящим документам мне сто сорок лет. Если в банках вскроется, что их клиент что-то там намухлевал с бумагами, то они заблокируют мои счета. На этот случай огромную часть наличных денег я закопал в лесу, а часть лежит в доме.
Следующие тридцать минут я бегал по территории завода в поисках потенциальной добычи. Я обошел все цеха, заброшенное здание администрации с выбитыми стеклами, домик охраны и еще какие-то строения неизвестного назначения, но, кроме нескольких бездомных собак, никого живого не обнаружил. Ладно, ничего страшного, еда пока дома есть, время тоже есть.
Когда я вернулся домой и увидел Катю с кровью на лице, то не на шутку перепугался.
– Что случилось? – я застал девушку за мытьем пола в коридоре.
– Привет. Вот, решила порядок у тебя навести, – спокойно сказал Катя, – нам скоро жить вместе, надо мне потихоньку осваивать домашнее хозяйство тут. Ты чего такой взволнованный?
Катя повернулась ко мне и оперлась на швабру.
– У тебя кровь на подбородке, – произнес я, рассматривая ее лицо. Я не мог понять, где рана.
– Еще у тебя варенье в холодильнике испортилось, – сказала Катя и потрогала себя за челюсть. – Кровь? – спросила она. – Не знаю, я не ударялась и не резалась.
– Стоп. Что значит варенье испортилось? – напрягся я.
– Я убралась на кухне. Все протерла. Потом открыла холодильник. У тебя оттуда вонь ужасная шла. Ну я внутри помыла и там все. Еще я нашла там банки и решила посмотреть, что в них. Я открыла одну.
О боже, я не хочу слышать продолжение. Прислонившись спиной к входной двери, я смотрел сквозь Катю, заранее понимая, что произошло.
– Банка пахла очень странно. Я ложкой зачерпнула содержимое. На ощупь это оказалась клубника. На вкус она была… какая-то соленая, что ли. В общем, варенье твое испортилось.
– Где банки?! – вылупив глаза, спросил я.
– Выкинула, а зачем тебе они? Теперь я буду готовить тебе. Сейчас купим продуктов и варенья тебе купим, – растерянно говорила Катя.
– Как – выкинула?! – ярость, удивление, недоумение и безнадежность смешались во мне. – Зачем ты полезла туда! Кто тебе разрешил трогать мои вещи!
– Я… я… Чего… такого-то? – запинаясь, произнесла девушка.
Словно во сне я проплыл в ванную, взял влажные салфетки и вернулся к Кате.
– Ты злишься. Я слишком рано влезаю в твою жизнь, – сказала она.
– Нет, дорогая, не злюсь. – я пытался держать себя в руках. Когда холодная салфетка коснулась Катиного лица, девушка немного шарахнулась от меня.
– Ай. Да что там?
– Варенье засохло, – спокойно сказал я, вытирая кровь полицейского с подбородка Кати.
– Злишься, я чувствую.
– Нет, не злюсь, – снова соврал я.
– Прости. Я все понимаю. Я так хочу семью, что начинаю вести себя навязчиво. – у Кати потекли слезы.
– Нет, все в порядке. Куда ты выкинула его?
– В унитаз, а банки под раковиной стоят. – девушка вытерла мокрую щеку рукавом и шмыгнула носом.
– Сегодня перевезем твои вещи, – со вздохом я обнял Катю.
Какое-то время мы молча стояли, прижимаясь друг к другу. Я гладил ее по волосам, а она, похоже, залила слезами мое правое плечо.
– Я очень боюсь остаться одна в этой темноте, – посаженным голосом сказала Катя.
– Я тоже, любимая.
– Щетка останется у мамы. Я уже могу ходить по улице без поводыря.
– Как скажешь.
Глава 4
За одну ходку мы перевезли Катины вещи в кузове пикапа. Переезд оказался легким и быстрым. Теща помогла загрузить и выгрузить барахло моей девушки, а точнее, невесты и быстро слиняла домой. Она считала меня странным человеком, будто чувствовала что-то, но, несмотря на это, с радостью отреагировала на наше с Катей решение жить вместе.
У меня оставалось два дня, чтобы к понедельнику подготовить тексты для продюсерского агентства, но эта проблема ушла на задний план, как и мой канал, о котором я резко позабыл, столкнувшись с нехваткой пищи. Я понимаю, что проблема с едой решаема и нет ничего критичного, но в том-то и дело, ее надо было решать. Именно решать, выдумывать, браться и делать что-то. А что? Полицейские рыщут по району, вон пока переезжали, три патруля встретили, а сосед сказал, что Кешку в прокуратуру вызывали вчера. Очевидно, его подозревают. Это хорошо. Возить в кузове трупы домой я теперь не смогу, даже если полиция рассосется насовсем. Как я от Кати буду скрывать все это? Придется сегодня ночью делать вылазку за пищей. Банки с клубникой возьму в пикап, трубки для сливания тоже. Пару бутылок с водой, чтобы отмыть руки, на всякий случай, и ножик перочинный. Трубки, главное, не забыть, а то как сливать буду? Потом закопаю их где-нибудь, чтоб не везти домой. Хотя нет, их проще помыть и кинуть в багажник. В трубках пластиковых нет ничего подозрительного. Осталось понять, куда ехать и где искать жертву. И тут меня осенило! Кеша по телефону говорил, что на овощной базе в Стрельцове, а это как раз недоезжая до нашего поселка километров десять, стоит будка с охранником. Я помню эту базу. Охранник, он сказал, старик, точно! Теперь я отчетливо вспомнил это место. Сколько раз проезжал там, он вечно сидит курит, причем один. Как раз в этой будке и кровь солью с него.
