* * *
Девятилетний Федя сидел на полу их дома в деревне. Сквозь щели между гнилыми половыми досками можно было разглядеть землю. Подбитый после утренней драки правый глаз ныл и так заплыл, что Федька практически ничего им не видел. Самодельные костыли валялись возле него. Мальчик пытался зарифмовать строчку «У луны две стороны». Он чиркал в тетрадке карандашом – что-то записывал и тут же зачеркивал.
– У луны две стороны, – тихо произнес он, – это разные миры. Нет. У луны две стороны, на одной растут цветы, на другой… Что на другой? На другой есть города, скрыты из виду всегда. Нет. Надо, чтоб на одной было пусто, а на другой цветы и города. У луны две стороны, это разные миры. На одной лишь пустота. На другой растут цветы, есть моря и города. Отлично! То, что надо!
Федя вздрогнул, когда мать со всей силы хлопнула входной дверью и швырнула стопку бумажных листов в стену. Рукопись разлетелась по всему коридору.
– Прошмандовки! Путаны бесовские! – от ругани матери проснулся отец. Мужчина приподнялся на кровати и протер сонные глаза.
– Что? Что ты разоралась-то? – пробубнил он.
Мама прошла мимо Феди на кухню и села за стол. Формально это была кухня, но фактически – просто часть дома возле плиты и раковины, ведь весь их дом представлял собой одну большую комнату без перегородок, за исключением двух покрывал, которыми завешивались родители в своей «спальне», когда, как думал Федя, они там поднимали какие-то тяжести, судя по стонам и тяжелому дыханию. Тяжести они поднимали не часто, может, раз в неделю, когда отец был трезвый.
– Не подхожу, сказали. – мама вытерла рукавом слезы.
– А чего так? – отец сел на кровати.
– Не хотят читать про мою бабу сельскую, про жизнь тяжелую и про подвиги ее. Подавай им, видите ли, баринов да потаскух!
– Каких баринов? – отец провел руками по своим растрепанным волосам, морща лицо.
– Книги им нужны другие! Берут в печать парашу однотипную! Романчики бабские с сиськами-письками хотят!
– А ты напиши про сиськи-письки да про баринов, – предложил отец.
– Вот, говорит, что хорошо покупают, – мать развела руками, – ты только вслушайся в названия: «Я и мой Дворянин», «Барин на одну ночь», «О да, Барин», «Рыжая бестия для Барина», «Мой идеальный Барин». Безмозглые мокрощелки! Читают и ссутся от счастья!
– Ну ты там не отчаивайся, – произнес отец. – может, в другое издательство пойти?
– В какое другое? А сейчас что делать? Жрать ты что будешь? Или, может, корову воскресишь нашу?! Живем хуже, чем крепостные!
Федя поднялся на костылях и доковылял до мамы.
– Не ругайся так страшно, мам, – сказал мальчик, – когда я вырасту, у нас все станет хорошо.
Женщина обняла сына.
– Прости, ты не должен все это слушать, – сказала мать. – А что это с твоим лицом? Опять подрался?
– Мальчишки приставали. Дразнили хромым и четырехногим.
– Неужели нельзя без драк? Как-нибудь договориться? – спросила мать.
– Нельзя.
– Через месяц, говорят, фабрику восстановят и все станет по-прежнему, – сказал отец, подошел к умывальнику и сунул под струю голову.
– Если ты не сопьешься к чертовой матери к этому времени, – ответила женщина.
Глава 3
Сегодня в планах важным пунктом стояло написание текста, ведь Катина мама должна поговорить с продюсером в агентстве, где она работает администратором. Если повезет, он рассмотрит меня и пригласит на заключение договора на публикацию, или… я сам толком не знаю. Знаю только, что, если ему понравятся мои работы, он что-нибудь да предложит. Я уже все перепробовал, однозначно, без продюсера пробиться с творчеством шансов у меня не было. На кой хрен я тогда потратил целое состояние и напечатал тридцать тысяч книг со своими стихами? Просто выкинул несколько миллионов! Полежали мои книжечки в магазинах, да и все. Отправил на макулатуру, хоть какую-то копейку вернул. И это неудивительно: кто будет покупать книги неизвестного автора? Да еще и стихи? А эти продюсеры знают какую-то тайну, есть у них ключ к массам. Если и через них не получится, то я уже не знаю, что делать. Издательствам и магазинам плевать на таких, как я. Даже деньги не помогают! Не зацепить аудиторию, имея деньги. Должно быть что-то еще, определенно должно быть, но я не понимаю что. Как-то же все эти Гузовы пробиваются в массы. Почему у них выходит? Есть еще шанс кроме продюсерского агентства раскрутить себя через видеоблог. В принципе, это единственная причина, по которой я его завел. Я слышал, что один писатель смог так продвинуть свои фантастические книги. Может, и у меня получится.
Я достал из журнального столика блокнот и карандаш. Писать тексты на компьютере я не привык, да и, когда я начинал увлекаться поэзией, компьютеров-то еще не было. Я смотрел на белый лист бумаги, а перед глазами крутилось это синезубое существо, имитирующее пение. В ушах моих резонировали слова: тачки, жвачки, парни, деньги… Боря Гузова…
Свой новый текст я хотел сделать особенным. Рассказать в нем про себя, приложить к старым работам и отдать на рассмотрение. Как же его зовут, забыл… Виктор Андреевич, что ли… не важно. Какой-то, в общем, Виктор. Рассказать я хотел про свое творчество. Зачем мне все это? Зачем я пишу? Ведь у меня все есть. Очень странная зависимость – создавать тексты. Я хотел написать автобиографические стихи о стихах. О моей потребности сочинять, которая давно стала привычкой. Отчасти дурной. Потому что рифмоплетство мне порой мешает жить, общаться. Оно рассеивает внимание и словно в черную дыру засасывает… Но поэзия – первоклассный способ самовыражения и прекраснейшее хобби из всех возможных! Минут десять я сидел, глядя то на бумагу, то в потолок, а потом пролились первые строки:
Пора этот жмых повседневностей бурых
Испачкать щепоткой моих каламбуров!
Нет, не испачкать, а так… небрежно чтоб… «изгваздать»! Да! Изгваздаю-ка я повседневность хмурую!
Пора этот жмых повседневностей бурых
Изгваздать щепоткой моих каламбуров!
Гибриду иронии да рифмоплетства
Сверх дюжины лет регулярно неймется.
Почему сверх дюжины? Я пишу уже… примерно… лет девяносто, наверное, будет. Но я же не могу написать, что пишу стихи почти сотню лет, да и «дюжины лет» сюда хорошо ложится. Пусть будет «дюжина».
Над продолжением стиха я просидел около часа, но ничего подходящего так и не написал. Меня не пугают подобные «затупы», как я их называю, это обычное явление, ведь хороший текст рождается долго и мучительно. Бывает, над одним словом неделю думаешь. Сегодня мне еще повезло, я легко отделался, написав первое четверостишие практически с ходу. Наверное, это впервые. Да, я не могу припомнить, когда еще так быстро у меня мог появиться рифмованный текст. Расту!
