— Сколько?
Перестал набирать номер, убрал в карман телефон, только дышать стал еще тяжелее. Натужно, с сипом.
— Десять миллионов.
У него на счетах гораздо больше, не обеднеет.
Вытер лоб платочком из кармана, ответил затравленно, но честно.
— Пять могу быстро. Чтобы десять, нужно ждать, на других счетах, долго…
Я легко пожала плечами, я сговорчивая.
— Давай пять.
Усатый полез во внутренний карман за чековой книжкой.
— Только обналичь сам, ладно? Сейчас. Тебя здесь знают, ни о чем спрашивать не будут.
Мигнули круглые глаза. Водитель кивнул и, позабыв про кейс, вышел из машины.
Он не был плохим человеком. Любил сына и вторую жену, баловал младшую дочь, души в ней не чаял. Наслаждался, несмотря на недуги со здоровьем, своим новым авто, которое приобрел недавно. В салоне до сих пор витал флер обожания и удовольствия от прикосновений к мягкой кожаной обивке, от взглядов, брошенных на сверкающую приборную панель. Усатый любил музыку и радио. И потому хорошая акустика, магнитола нового поколения, несколько входов для разных видов носителей. Он умел брать, — этот человек, — и умел давать. Он был закомплексован, но в то же время щедр, зажат, но добр.
И еще ему не протянуть и года.
Не знаю, в какой момент я уловила, что ему зовут Эрмоном, но вернулся Эрмон с пакетом, в каких обычно носят из магазина свежие багеты. Грузно плюхнулся в салон, закрыл дверь, деньги протянул мне сразу. Ни на секунду не усомнился, что ему врут, потому как, пока шел в банк, всплыли в памяти новые момент — как Адрия учила его (молодого и неуклюжего) танцевать, как он смущался, что не принес ей в первый вечер букет, как жалел о расставании, когда уезжал.
И теперь он смотрел на меня — не замечал, что я в одной только майке и безо всякой сумки, — и видел в моем лице сходство той самой красивой женщиной, давно канувшей в прошлое. И чуть-чуть с собой.
— Ты скажи ей…
Он сам не знал, что хотел передать той, которую, как теперь считал, предал.
— Я скажу ей, что ты классный, — договорила я мягко. — И что ты мне очень помог. Не зря она всегда отзывалась о тебе хорошо.
Эрмон смущенно молчал. Он начинал думать, что это нечестно не представить меня новой жене, не пригласить с дом, не ввести в свою жизнь. И вместе с тем боялся проблем.
— Мне нужно идти. — Чем дольше я с ним, тем плотнее для него будет становиться иллюзорная версия правды. Пора уходить. — Спасибо тебе, пап.
Вышло искренне.
И я подалась ему навстречу, чтобы обнять. Он, удивленный и растроганный, подался тоже.
«Замри» — попросила я мысленно, когда чужие руки неуверенно обняли меня, и время подчинилось — потекло медленно, прозрачно и густо. Замер и разум Эрмона.
Хорошо, что он умел брать и отдавать, я собиралась сделать то же самое. Деньги уже взяла, теперь нужно кое-что отдать. Просматривая внутреннюю структуру чужих легких, пораженных последней стадией фиброза, я шаг за шагом замещала больную ткань здоровой в своем разуме. Это моя площадка и моя Игра, я выбирала в ней видеть усатого мужчину здоровым. Той его версией, которая спокойно проживет еще двадцать — двадцать пять лет и уйдет отсюда, удовлетворенным, что сумел правильно и в срок завершить то, что желал.
Элементалы научили меня видеть невидимое, и выбирать из пространства вариантов нужное. Я усвоила. Потому, когда отстранилась от водителя, просто сказала:
— Пока!
И вышла из чужой машины.
Эрмон же впервые за долгое время вздохнул с облегчением.
До риэлтерского агентства на углу соседней улицы оказалась пара минут ходьбы. Внутри прохладно, чисто. Миновав вежливых мелких клерков в количестве трех человек, я вошла напрямую в кабинет директора, точнее, директорши — дамы сухой, немолодой и очень тощей.
Уселась в кресло для посетителей, положил мешок для багета на стол. Заявила кратко:
— Мне нужно хорошее жилье. Деньги есть. Документы, устанавливающую личность предъявлю позже.
Она не зря напоминала хваткой акулу и удерживалась в своем бизнесе вот уже второй десяток лет. Помедлила секунду, проглотила ненужный вопрос о том «достаточно ли у меня средств для того, чтобы она пошла на незаконную сделку», взглянула на меня внимательно и повернулась спиной, чтобы достать из шкафа толстую папку с фотографиями.
Да, я могла «отжать» дом бесплатно у любых людей, заменив им память, но не видела в этом смысла. Куда больше удовольствия мне доставляла мысль о том, что скоро кто-то получит за свою жилплощадь хорошую цену и порадуется этому. А деньги? Они достались мне от человека, который не вылечил бы свою болезнь ни за какие миллионы и который, к тому же всегда будет помнить, что где-то далеко есть женщина, оставившая от него дочку. Классную дочку. Которой он очень своевременно помог. Отличное чувство.
Папка легла передо мной на столе слева от пакета с деньгами.
— Воды? — поинтересовалась директорша, не обращая внимания на мой странный полуодетый вид. — Вы хотите квартиру, отдельный дом или пентхаус? Желаемый район?
*****
Аддар.
Центральная тюрьма Бедикен.
Аид.
(Blue Stahli — Corner (Justin Lassen Remix))
Аид с самого утра пребывал в мрачном расположении духа, и это само по себе было скверно. В те редкие дни, когда его разум подергивала «чернота», решения судьи становились жестокими, крайне болезненными для других, а его чертова хламида делалась душной и тяжелой, как мешок из-под мокрого цемента. Это добавляло бал к злости.
— На сегодня трое, — торопился успеть с ним в ногу новый помощник, имени которого Аид не знал. — Кендрик Златоног — пират, осужден за грабеж трех судов, название декки (*шхуны — здесь и далее прим. автора) Арана…
— Зачем? — прервал одним словом.
— Что… зачем? — сбился помощник.
— Зачем мне знать название его декки?
— Э-э-э…
Пахло чадящей смолой факелов, плесенью влажных стен и морским бризом, пролетающим сквозь бойницы длинного коридора. Судья шагал быстро, потому что покончить с преступниками сегодня желал как можно скорее — ему нужно снять напряжение, иначе чернота захлестнет. Он прожил на этом свете не одну дюжину лет, а эффективного метода борьбы с собственной темной стороной пока не нашел.
— Второй: сводник и «крыса» Отто Йенаус, осужден за пособничество разбойным шайкам и содержание подпольного борделя в южном порту, предварительно приговорен к трем годам…
— Третий?
— Третья. — Юнец старался быть с Верховным Судьей почтительным, таблички в руках менял быстро, читал бегло. — Ида Тулани, семьдесят четыре года, задержана за проведение запрещенного ритуального обряда с использованием крови животного. В прошлом причастна к серии подобных же, требуется дополнительное дознание.
