Ему с этим навсегда.
Дорога в город шла одна, за холмом. Для водителя автобуса ни столба, ни будки, лишь помеченный белой краской щербатый булыжник у обочины — знак, где тормозить.
Как сюда с артритом и подагрой доковыляла старая Афила, уму непостижимо. Но к стоящему Санаре старуха приближалась с упорством мула, и это несмотря на солнцепек и нездоровье. Дышала плохо и тяжело; ему навсегда запомнилась ее непокрытая голова и как играет седыми волосами жаркий ветер.
— Возьми, — она протянула ему черно-белую фотографию. — Она оставила ее моему Дорику…
Аид боялся прикасаться к бумаге. Над ней все еще кружили романтические помыслы молодой девчонки — «думай обо мне». И предназначались они не ему. Звоном расколотого колокола теперь гудел тот вечер — зря они повстречались друг другу на дороге, зря он не оказался обычным парнем. Обычный бы пообижался и забыл. Оклемался бы через пару недель душой, отыскал бы новый объект для любви.
Но Санара обычным не был.
А Афила всегда могла видеть больше — он подозревал. Не зря к ней ходили спрашивать про будущее, наведывались с душевной болью и просьбой дать совет.
— Ему уже… не надо.
Кто снял для Мики это фото? Мегей? Леон? Разрушенная стена и полынь сзади; очаровательная улыбка на все лицо и задорные глаза. Еще три дня назад Микаэла умела радоваться.
— Ты это сделал с ней, — бабка хотела смотреть ему прямо в глаза, но не могла. Никто не мог. — Тебе с этим и жить.
Зная, что торопиться уже не нужно, она медленно и неуклюже побрела обратно в деревню.
Он так и запомнил: жаркий полдень, расплывшаяся фигура на узкой каменистой дороге, растрепанный узел из седых волос, белая в голубой цветок юбка. И еще себя, держащего в руке жгущую пальцы фотографию.
В Тирос он больше не возвращался.
Глава 3
Энфора. Столица острова Софос.
О чем мечтает человек, у которого есть дом, еда, вода и одежда? Об удовольствии. Просто многие до этой стадии так и не доходят, полагая, что у них не те стены, слишком примитивная еда или не та одежда. Я сию ловушку благополучно миновала, зная, что чрезмерная серьезность не только убивает во взрослых детей, но и иссушает фонтан любопытства, жажду познания и внутреннего озорника.
Так о чем мечтает тот, кто не стал слишком серьезным?
Верно.
Я мечтала выпасть с балкона.
И не долететь до земли. Точнее до воды, так как мой новый особняк — смесь белых стен, стекла и кучи уютной внутренней дребедени — зависал широким балконом над скальным обрывом. Идеальное место, чтобы сойти с ума, а точнее, сдвинуться с той самой человеческой частоты, умело превращающей мир в стабильную клетку.
Более не для меня.
У меня, если я захочу, будут деньги, безграничная сила и власть, слава, уважение, контроль…
Но я не хотела.
Куда больше мне нравилось сидеть на удобных перилах, не имея вокруг ни прошлого, ни будущего, разглядывать неповторимые краски достойного галереи заката, знать, что все, на что я смотрю, чего касаюсь, что могу изведать, — не моё, но для моей радости предназначенное.
Чудно. С меня хватит обычного, хочу необычного.
До узкой полоски булыжников, внизу омываемых волнами, метров тридцать, значит, меньше трех секунд полета, но, чтобы развоплотиться, мне хватит и двух.
И я соскользнула пятой точкой с парапета.
Свист в ушах, собственный звенящий от радости крик; удивленный глаз сидящей на выступе чайки…
В воду я занырнула, уже не имея ни тела, ни привычного для Леа сознания. Мир — плотный, яркий и цветной — превратился в оживший реалистичный сон. Озорник внутри меня смеялся. Для чего я вернулась на Аддар? Чтобы пожить как человек? Нет, чтобы раскрепоститься, набарахтаться и распластаться, как одуревшая от собственных возможностей, усовершенствованная до уровня полубога амеба. Отличный план, мне он нравился.
(Ivan Torrent — Beyond Love)
У меня были плавники и чешуйчатые бока. Меня несло подводное течение, мое зеркальное брюхо гладили водоросли. Больше не требовалось привычно дышать, мой язык не умел произносить звуков. Внизу — другой мир: колышущийся, переливающийся, плавный. Я — большая белая рыба, способная рвануть над кораллами торпедой или спать на ходу, я могу преодолеть сотни километров или часами таиться в укрытии. Я — пузырьки, выныривающие из-под земли и несущиеся к поверхности, туда, где крутится, как игрушка йо-йо в руках шутника, сияющий огненный шар. Спустя какое-то время у меня есть щупальца, прозрачные и тонкие, как нити, и глянцевый шарообразный купол, я — неспешная ленивая медуза. И вот уже стая серебристых рыбешек…
Это меня, морскую звезду, окружает лес из кораллов; я буду лежать среди них, пока длинный день — единый и бесконечный — становится светлым, темным, снова светлым, снова темным. Я заметила, он никогда не заканчивается. Вода теплее у поверхности и холоднее у дна — мне нравится любая. Так хорошо быть самолетом-скатом: плывешь в мерцающем морском небе, позади выписывает дуги хвост-шип, по бокам колышутся крылья.
Время перестало существовать для меня в привычном его понимании. Меня здесь много. Форм, размеров, видов, ощущений. Океан — отдельная планета, наконец-то я видела, слышала и ощущала его изнутри. Знала его пучеглазым беременным морским коньком, прячущимся в тени анемона, и копающейся в песке многоногой креветкой. Чувствовала его неугомонными щупальцами осьминога и прилипшей к поверхности затонувшего корабля мшистой ракушкой. Взирала на себя со стороны подводным течением и думала о том, как странно этот корабль смотрелся бы, подними я его со дна и поставь на городскую площадь…
Площадь, хм. Мне вспомнился город, люди, суша…
Обратно к берегу я неслась дельфином, и моя гладкая темная спина переливалась в свете солнечных лучей.
(Revolver — Leave Me Alone)
Для меня, как для морской звезды, все превратилось в один бесконечный день — то разгорающийся, то гаснущий, то яркий, то темный. Я цвела на холмах душистыми персиками и ходила по себе же мохнатыми ногами пчелы. Чувствовала, что в древесных стволах, как по венам, течет сок, как всасывают из почвы влагу могучие корни. Я качалась бабочкой-однодневкой на ярких лепестках распустившегося утром цветка, зная, что у меня на спине хитин, а вместо носа хоботок.
Я неслась обратно в город с холма пахнущим оливковым цветом жарким ветром, а после путалась им в волосах прохожих. Каталась на их головах смешными кепками, сидела солнечными всполохами на ободках стаканов в летних кафе, звенела на чужих шеях бусами. Заглядывала в окна и примерочные, смеялась тому, что не отражалась в витринах. Помогала невидимой рукой нести старушке тяжелую сумку, удержала от падения малыша, сотворила ему из воздуха леденец…
— Откуда ты это взял? — орала истеричная мамаша, с подозрением глядя вслед прошедшему мимо старику.
