Бессмысленно. Вновь не сегодня.
На короткий момент ему показалось, что кто-то чужеродный, невидимый и очень легкий наблюдает за ним с гобелена — хотел было проверить, подойти…
Но зазвонил в кабинете телефон.
Опять Королевская линия.
И нет, вора он еще не нашел.
Глава 6
Тюрьма Бедикен.
Аид.
(James Dooley — Destroyers in the sky)
— Патрон, он объявился! Точнее… она!
— Кто?
Аид терпеть не мог писанину, а также свой хоть и просторный, но мрачный кабинет в Бедикене, где должен был проводить по часу в день — ставить подпись и печать на каждом отправляемом во дворец отчете. Проверять тщательность и правдивость описанных событий и сверять даты. Давно хотел переложить бумажную рутину на кого-нибудь другого, но вот незадача — передавать печать с личным гербом ему запрещал закон, и посещать этот кабинет приходилось и в рабочие дни, и в выходные. Все потому, что чтиво столичной криминальной хроники Королям заменяло и разговоры с народом, и сплетни, и, по всей видимости, телевизионные сериалы. О чем еще говорить за завтраком, как ни о том, сколько человек поймано, казнено и выслано с Софоса без права на возвращение? Сомнительное развлечение, но логику «голубых» кровей разве поймешь?
— Вор! Вор Короны!
— Что?
Он даже простил младшему служащему забытый стук в дверь и пресловутую приставку «Ваше благородство».
— Да. Явилась с повинной сама, принесла регалию в сумке, отдала начальнику тюрьмы… Корону уже проверили на наличие повреждений, «стрелу» молниеносно отправили Королям, те назначили казнь на двенадцать.
Санара, кажется, перестал успевать за собственными мыслями. Почему не к нему? Зачем так скоро сообщили Королям, ведь он планировал побеседовать с вором сам?! Провести полноценное дознание — глубокое, глубже некуда, — а теперь, как выяснилось, опаздывал на казнь, которая без него не имела права состояться.
— Кто посмел? — прорычал, стремительно поднимаясь из-за стола.
— Ну так как же, — тут же стушевался помощник, — приказ «оттуда»…
И указал куда-то наверх, сквозь толщи каменных перекрытий в облака, имея в виду, конечно же, Дворец.
— Сколько времени?
— Без пятнадцати двенадцать.
— Суки.
Кажется, он сматерился мысленно, но оказалось вслух — парень с узким бледным лицом и длинными жидкими волосами сделался еще бледнее. Тут же сделал вид, что ничего не слышал, стремглав выбежал из кабинета вслед за шефом.
— Господин Журда тоже поначалу не поверил, но девушка, в смысле вориха, написала заявление по форме, созналась в краже. Экспертиза уже пришла — камни в порядке, царапин на золоте нет, иначе бы линчевали…
— А так?
— Так назначили «полет в бездну».
И это уже через четырнадцать минут. Санара был не просто зол, он был в ярости. Хотя какая разница, ведь вместо настоящего вора, он был в этом абсолютно уверен, пришел другой, подставной человек. Запуганный шантажом или купленный обещанием больших денег семье после казни — Судьи встречались с подобным не реже раза в неделю.
Что ж, ложь он вычислит быстро, попробует отыскать через «фальшивку» путь к настоящему вору, успеет вызнать все, на что хватит времени. А после тот, кто продался, совершит последний в своей жизни полет с высочайшей на Софосе скалы Клеф.
Все просто. Понятно. И все же…
Раздувались в предчувствии чего-то необычного ноздри; развевались, как крылья, полы черной хламиды.
За его широким шагом едва поспевал запыхавшийся помощник.
*****
Нова.
(Denmark & Winter — Don't Fear the Reaper [Re: Imagined])
Камера ощущалась бы дискомфортной — слишком темной и вонючей, — если бы не широкое, выдолбленное прямо на уровне лица горизонтальное зарешеченное «окно». Стекла в нем не было, просто дыра в толстой кладке; через решетку вполне мог бы протиснуться очень худой узник, вот только не для побега, увы (куда сбежишь по отвесной стене с высоты шестидесяти метров? Верно, только в гроб!), но для совершения фатального полета, опробовать который, вероятно, никто за все время существования этих стен так и не пожелал.
Со мной соседствовала в углу прикованная кандалами седая старуха — костлявая и немытая, постоянно бормочущая нечто невразумительное. Я не прислушивалась. Лишь долетали до меня изредка обрывки фраз: «Нам конец… Он убивает взглядом… Не буду смотреть, не заставите, вы меня не заставите…»
Понятно про кого она — про Судью.
Меня по странной причине не приковывали вовсе, чему я была рада. Мне нравилось стоять у окна, покачиваться на пятках, смотреть на прекрасный пейзаж — густо поросшую лесами гористую местность. Шикарные сегодня облака-кучи, неторопливые и зависшие, как инопланетная армия из наблюдателей. Мох на стенах; влажные потеки, сырость — здесь колоритно, по-своему интересно. Контраст затхлости и близкой свободы, два мира, разграниченные толщей стены. Порывы свежего ветра, залетающие в камеры, казались вкуснее, чем снаружи — я ими упивалась.
А еще думала о том, что, будучи Леа, в прошлом я жила в своем собственном тесном мирке, состоящем из семьи, университета, мечтаний, и ничего не знала о глобальных вещах, творящихся на островах — кристаллах, порошках, заговорах, Королевских манипуляциях… Сколько всего интересного я упускала тогда и сумела познать сейчас. Как прекрасно, что я вернулась и научилась мыслить гораздо шире, чувствовать полнее, ощущать глубже. Даже теперь, стоя в самом страшном для обычных граждан месте, я понимала, что тюрьма — это просто груда камней, раствор цемента между ними, растущая у подножия трава, прогретая солнцем крыша. Все остальное — иллюзия, игра, специальная картонная ловушка для того, кто выбрал ее испытать: побыть «настоящим» узником, пройти опыт наказания, каждой клеточкой тела прочувствовать животный страх, панику, отчаяние. Вполне себе развлечение, не хуже других. Вот эта бабка, например… Что такого она натворила, что ее заперли в камере «быстрой казни»? Смотреть на нее не хотелось, становиться ей тоже.
Куда сильнее меня завлекало другое — я чувствовала того, кто приближался к дверям. Все отчетливее, ближе, «точнее».
Санара.
«Скоро… Еще один этаж».
Волновалась ли я? Скорее, томилась, испытывала возбуждение нервной системы, предвкушение некоего уникального чувства, которое не могла ни предсказать, ни описать. Мало кто или что воздействовало на меня подобным образом после воскрешения; сейчас волоски на моем загривке шевелились и мне это нравилось.
К тому времени, когда распахнулась дверь, я успела отойти от окна и встать в центр помещения — приготовилась к встрече.
— Дура, — шептала бабка, интуитивно чующая, что пришла «смерть», — не ходи… Не смотри, не смотри на него…
