— Простите, мы знакомы?
В ее мыслях океан, скорая встреча с отцом, вопрос о «супер» подарке — «папа, что ты мне приготовил?» Леа была уверена — это что-то грандиозное, отец не разменивался на мелочи, а, если уж премия…
Ее было так просто читать — это даже казалось трогательным. Никакой закрытости, никакой защиты — мягкое податливое сливочное масло. И говорить об их «незнакомстве» не имело смысла, она прекрасно знала об этом сама.
— Хороший день, правда? Отличный, — начал он мягко, хотя в его работе мягкость требовалась крайне редко. Скорее обратная сторона медали.
— Хороший.
Ее изучающий взгляд ползал невидимой мошкой по его рукам — очень мощным запястьям, предплечьям, бицепсам. Наверное, в рубашке с коротким рукавом он смотрелся рельефным, готовым к соревнованиям атлетом. Не объяснять же ей, что для мощного ментального умения прокачанное физически тело — важное требование.
— Так… о чем вы хотели со мной поговорить?
Санара перевел взгляд на застывший в тонких пальцах букет из мелких желтых цветов.
— Лето, двадцать один год, вся жизнь впереди — разве это ни прекрасно?
Действительно, тянуть не имело смысла.
— Откуда вы знаете про мой день…
— Любящая мать, чудесная сестра, — перебил Аид, — скорая встреча с отцом. Здоровым, сильным, улыбающимся. Любимый парень, который вечером сделает предложение…
Леа немо открывала и закрывала рот. В бешеном темпе искала объяснение тому, откуда какой-то незнакомый тип может знать про отца, сестру и Кевина. Совпадение?
— Хочешь, чтобы так все и осталось? Все здоровые, счастливые, довольные.
— Послушайте…
Он как будто ей угрожал, а она не понимала, за что. И действительно угрожал ли. В конце концов, она выписала ему презумпцию невиновности — помиловала, мысленно приписала некие положительные качества, которых в нем не было. Ах, молодость и милая наивность.
— Не знаю, откуда вы знаете про моих родных, но да — все счастливые и довольные. А за поздравление спасибо.
Она собралась уходить. Секунда — поднимется со скамейки, скроется в тенистой аллее парка, а через минуту думать забудет о непонятном мужчине в голубой рубашке. Подумаешь, странный тип… Просто серое облако, прошедшее стороной.
— Если ты хочешь видеть свою жизнь безоблачной и дальше, ты должна мне кое-что пообещать.
Он перемешал взгляд все ближе к ее лицу — оглядел узкие запястья, руки-веточки, дошел до родинки у плеча прямо под танцующем на ветру рукавом блузки. Вернулся взглядом к букету, с удовольствием отметил, что градус напряжения возрос. Чем он выше, тем ближе понимание.
— Почему я должна вам что-то обещать?
— Потому что, если ты этого не сделаешь, сегодня все начнет рушиться.
Неуверенность, замешательство, примесь страха — реакция, как по нотам.
— А обещаешь ты мне следующее: начиная с этого дня и навсегда ты прекращаешь заниматься Элементалогией в любом ее проявлении.
— Что-о-о?
Возмущение, долетевший издалека предгрозовой ветер в виде гнева.
«Да как вы смеете пытаться лишить меня того, что я больше всего люблю?»
Ему не стоило затевать этот разговор в ее день рождения. Это было в высшей мере жестоко — не позволить ей напоследок насладиться, отпраздновать, погулять и побыть свободно-счастливой. Однако Санара знал, что именно в этом состоянии чаще всего увлеченных людей ввиду переключения на парящую волну накрывают озарения, и не мог этого допустить. У эффекта бабочки есть один неприятный аспект — никогда не знаешь, какой шаг становится критичным на пути развития нежелательных событий. Увы, рисковать нельзя.
— Воспринимать меня несерьезно — большая ошибка, — продолжил холоднее.
— С меня хватит.
Она почти успела подняться, когда он резко бросил «Сядь!», и Леа припечатало обратно к лавке так быстро, будто вес ее с шестидесяти килограмм увеличился до полутоны.
— Хочешь и дальше счастливую жизнь, будь готова за нее заплатить. — Его так и подмывало посмотреть ей в глаза, но он держался. — Даешь мне обещание, и я исчезаю из твоей жизни, будто никогда не появлялся в ней.
— Я ничего не собираюсь вам обещать.
«Тем более этого»
Жаль, что простой и мирный путь ни с кем не срабатывает. Придется усложнять.
— Во сколько рейс твоего отца? В одиннадцать тридцать? Через десять минут посадка…
— Напомнить вам про закон и органы правопорядка?
Злой и взъерошенной кошкой она вступила в бой. Похвально.
«Я сегодня же напишу на вас заявление»
Про закон… Аид заледенел еще на пару градусов. Закон — его тема.
— Напомнить? — отрезал недобро. — Нравится это слово? Давай тогда тебе кое-что напомню я. У твоей матери слабое сердце — аритмия, таблетки, постоянные наблюдения у кардиолога, верно? Стресс сегодня будет ей совсем некстати. Что напомнить дальше, — может, про сестру и твою прекрасную племянницу? Сколько ей сейчас, три? Дети такие непоседливые в этом возрасте, за ними глаз да глаз. Сечешь? Только отвернулся, и оп! О чем напомнить еще? Ах да, про аэролеты, на одном из которых вскоре полетит твой отец…
Волны чужой ненависти омывали его, как мутный прибой.
— Аэролеты — стабильные машины!
— Стабильные. Если только не попадают в грозовой фронт выше шести баллов. И как нехорошо будет, если такой на пути случится…
Происходящее казалось Леа не то сном, не то непонятно откуда свалившимся на нее недоразумением. Сегодня — самый счастливый день ее жизни, в нем попросту не может быть беды.
— Вы… бредите.
Увы, он не бредил. Сместить фокус жизни Леа туда, где все это произошло — раз плюнуть. Шаг за шагом он додавит ее, наступит на хрупкий хитиновый панцирь железным ботинком, услышит привычный характерный хруст. Вопрос времени.
Больше ей не нравились ни его мощные рельефные руки, ни мужественный профиль, который женщины часто находили бы привлекательным, если бы ни его взгляд. Лишь бы не проявилась и не напугала ее до колик черная хламида, но за этим Санара следил.
— Отступаешься от Элементалогии — живешь спокойно.
— Я уже ответила!
Процедила, как отрезала.
— Жаль. — Ему действительно было жаль. — Сколько тогда всего неприятного может сегодня случиться.
— Да пошел ты!
Вот и славно, вот перешли на «ты».
Леа взвилась с лавки пружиной, и он не стал ее удерживать. Усмехнулся тому, что сквозь податливое масло вдруг проступил в ней стальной стержень, сам не понял, огорчился ли тому, что легко не будет.
Она неслась по направлению к дому прочь от него и его ужасных слов, забыв про зажатый в руке букет.
