— Теоретически я должна возмутиться, что ты даже не спросил моего разрешения, — заметила я. — Может, ещё не поздно?
Антон чуть улыбнулся, подходя ко мне.
— Возмущаться или спрашивать разрешения?
— Ну вообще-то… — начала я.
Он встал рядом со мной, так близко, что по руке вверх прошла электрическая дрожь, и я поняла — и правда поздно. Я едва удерживалась от того, чтобы не потянуться к нему и лизнуть в шею. Расстегнуть рубашку, зарыться носом в грудь, взяться за ремень, и целовать, целовать без конца. Чёртово живое воображение, как оно вообще отключается?
Мы вдвоём замерли у книжного шкафа, и Антон, незаметно оказавшись у меня за спиной, взял мою руку в свои, массируя кисть, перебирая пальцы, поглаживая большим пальцем ладонь. Потрясающе чувственно. Необыкновенно нежно.
— Поздно возмущаться, — тихо сказал он. — Да, Рэйн?
— Да, — шепнула я. — Хочу, чтобы ты остался.
— Хочешь, чтобы я тебе приказывал?
Я вздрогнула.
— Да.
Его пальцы мягко откинули мои волосы набок и медленно спустились по шее, замерев в нежной ямке. Я прикрыла глаза — и почувствовала лёгкое прикосновение к изгибу уха.
— Когда я заметил, что ты идёшь к колоннаде, — произнёс тихий голос мне в ухо, — я сразу понял, что это ты.
— Как? — прошептала я.
Его ладони легли мне под грудь, и я судорожно выдохнула.
— Потому что я хотел, чтобы это была ты.
— Среди зимы я одна стояла в апреле и несла с собой солнце? — с толикой прежнего ехидства осведомилась я. — Или при моём появлении разлилось неземное благоухание и послышалась одинокая флейта?
Вот что я несу, а?
— И спустились ангелы со скотчем, дабы заклеить кому-то рот, — тем же тоном продолжил Антон. — Вышло весьма высокохудожественно.
Его руки скользнули вниз на живот, гладя, обволакивая. Одна рука пошла вверх и задержалась на вырезе блузки, чуть оттягивая ткань.
— Ну его, это художественное притворство, — пробормотал он, зарываясь в мои волосы. — Хочу тебя раздеть. Содрать с тебя эти джинсы. Хочу тебя.
— Прямо сейчас? — вырвалось у меня.
Антон засмеялся, гладя меня по подбородку.
— А ты бы хотела сначала вымыть руки?
Я прикрыла глаза, тая под нехитрой лаской.
Нет, я ничего не хотела. Ничего другого. Только чтобы он не останавливался.
— Вот как мы теперь будем соавторствовать, а? — прошептала я. — Потому что теперь всё, чего я хочу — писать тебе непристойности и любовные письма, причём не то, чтобы очень одетой.
— Я думаю, — едва слышно прошептал он мне в ухо, — это можно будет устроить.
Это всё в моей голове, из последних сил подумала я. Вот почему его близость так меня заводит. Влюблённость настолько острая, что каждое прикосновение становится тем самым. Чёртова родственная душа. Они правда существуют, пусть даже за это открытие мне никогда и не дадут Нобелевку.
Неважно. Обойдусь как-нибудь без шведского шампанского и высоких светловолосых красавцев. Этой ночью уж точно.
Я отклонилась назад — и тихо охнула, когда его ладонь легла на верхнюю кромку моих джинсов.
К дьяволу. Я больше не хотела ждать.
Я развернулась к нему лицом, выскальзывая из его рук. И, глядя Антону в глаза и совершенно не сомневаясь, начала расстёгивать его рубашку.
Его ладонь тут же перехватила мою руку.
— Когда я разрешу, Рэйн. А я не разрешаю.
Мои глаза расширились.
— Ого. Диктаторские замашки, Ант?
— Могу даже приказать тебе раздеться под музыку.
— Терпеть не могу раздеваться самой, — прошептала я. — Куда больше мне нравится, когда раздевают меня.
Молния джинсов поползла вниз и замерла.
— И как часто это бывает?
— Каждый раз, когда я нахожу подходящего соавтора, разумеется.
Тихий смех.
— Может быть, нам стоит проверить, правильный ли я соавтор? Застегнуть твои джинсы обратно и написать этой ночью пару-тройку сцен?
Я чуть не заскулила.
— Только попробуй, — выдохнула я. — Это будет гнусное насилие.
— О, с гнусным насилием мы ещё даже не начинали.
Я прижалась к нему, вплетая пальцы в его волосы. Провела одним-единственным пальцем за ухом — и тут же уловила, как Антон напрягся, замер, прикрыл глаза.
Ага. Еле сдержав ухмылку, я взялась за оба уха сразу. Нежнее, медленнее… я хотела пройтись языком по каждому изгибу, но пока сойдут и пальцы. И почему он так остро на меня реагирует? Неужели тоже хочет меня с такой же силой?
— Рэйн, прекрати, или я за себя не отвечаю, — хрипло сказал он. — Накажу.
Наши взгляды встретились.
— Накажи.
Я не успела ничего осознать, как оказалась прижатой спиной к книжному шкафу.
— Не с того мы начали, да? — прошептал он мне в губы. — Номер первый.
Я ахнула ему в рот, но пропустила первый миг всё равно: касание губ, нежное, почти трепетное, тут же смытое волной дикого желания. Запах и тепло его тела, его губы. Тот самый первый поцелуй, за который отдавали бессмертие, и дышать было совершенно невозможно — и незачем.
Я почувствовала, как он улыбается, и улыбнулась в ответ. Он усилил напор, и я подчинилась, откидывая волосы назад, обнажая шею в самом древнем жесте покорности. Его губы спустились вниз ко впадинке у горла, на миг замерли там, и я уже не сдерживала хриплого неровного дыхания. Ещё один шумный вздох, снова его губы на моих, и теперь мы целовались уже без прежней робкой нежности, и в эту минуту в целом мире не было ничего, чего я хотела бы больше, кроме первой строчки бестселлеров на Стиме.
Но даже она могла подождать.
— Если ты не остановишься, — хрипло сказала я, — я буду бесстыже и громко стонать, нас услышат соседи, и тебе грозят крупные неприятности, соавтор.
— Против этого есть прекрасное средство, — прошептал он мне на ухо. — Я открою это прекрасное окно, уложу тебя на подоконник, и тогда тебя совершенно точно услышит весь дом. Надо же знать, куда вызывать полицию нравов, правда? Номер второй.
Он снова повернул меня спиной к себе, в этот раз лицом к окну. Сколько раз я сидела здесь, глядя в монитор, в заснеженные ветви, обмениваясь с ним шутками? А сейчас…
— Не торопись, — прошептала я.
Тихий смех.
— Будем встречать здесь рассвет?
— Нет, — шепнула я. — Ограничимся непристойным массажем.
Его палец медленно провёл по моей ладони.
