— Идёт мне? — одними губами спросила я.
Уголки его губ дрогнули.
— По-моему, — сказал он в трубку, глядя на меня, — мы с тобой договорили.
— Договорили, — вздохнул Ромка. — Эх. Ладно. Последнее «нет»? Чтобы совесть моя была спокойна?
Почему-то я вздрогнула от его голоса. Такое было ощущение, что Ромка уговаривает себя на что-то. Что-то очень и очень неприятное.
— Нет, — спокойно сказал Антон. — Счастливо.
Он повесил трубку и аккуратно снял с моего носа свои очки. Потёр переносицу.
— Достало всё, да? — с сочувствием произнесла я. — Хочешь в джакузи? В приватный стриптиз-бар? В тюрьму?
— Холодная решетка, жесткая постель, темнота и наручники? — Антон встал. — Вершина моих эротических фантазий. Пошли работать.
— Лишь бы посуду не мыть.
— А то.
Я на миг задержалась, глядя на телефон, оставленный на столе. Мне очень не понравился этот звонок Ромки. Если речь шла о такой крупной сделке, если на кону был весь «Иннэйт», и второй «Остров» был его главным активом… чёрт, да тут и уголовщиной не погнушаешься. Нет, вряд ли кто-то будет бить Антону очки в подъезде, но… но…
Мне всё это не нравилось. Очень не нравилось.
Но нас ждал проект. Призрак грядущей весны был не за горами, и пора было работать.
А потом настал последний день. Вечерний перелёт, стыковка — и мы в Москве. Мой дом, в котором больше не будет пусто. Ну, хотя бы одну ночь перед тем, как Антон вернётся в Ростов. А там посмотрим.
— Пойду попрощаюсь с морем в гордом одиночестве, — сообщила я от дверей, накидывая куртку. — Ты точно не пойдёшь? Последний шанс, как-никак: я обычно не возвращаюсь в тот же город дважды. Ну, если это не Лондон, конечно.
Антон кивнул от ноутбука.
— Я тоже. Но мне надо отправить пару писем, и это надолго. Так что хорошего моря.
— Увижу замёрзших дельфинов в варежках — принесу слайды, — согласилась я. — Счастливый всё-таки вышел отпуск, а? Несмотря на?
Лёгкая улыбка.
— Нет, Рэйн, — мягко сказал Антон. — Не по-настоящему счастливый. Но настолько счастливый, насколько мог быть.
Ну да, мелькнуло в голове. Всего несколько жалких недель после расставания с любовью всей своей жизни; не будь мы сейчас вместе, ему было бы не просто плохо — невыносимо.
— Проклятые обстоятельства, — вздохнула я. — Ладно. Через год-другой оторвёмся в Венеции, и будет настоящее всамделишнее счастье. Будем бродить в ночном тумане по каналам и бить в подъездах муранское стекло.
— Не забудь полумаску.
— Само собой.
Я окинула взглядом наш временный дом, стоя в дверях. Запах тепла, запах вкусной творожной запеканки на завтрак, вкус горячего чая с имбирём на губах и приоткрытая дверь в спальню. И взъерошенный соавтор за ноутбуком.
Я тихо улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь.
У моря было спокойно.
Нет, зеленовато-серые волны всё ещё поднимались в половину моего роста, норовя обрызгать пеной. Но картинка застыла, будто не изменилась ни капли с того дня, как я пришла на зимний пляж впервые. Хрупкий лёд всё так же нависал скользкими сахарными ломтями над бурлящей тёмной глубиной. И трещины на нём, длинные и тонкие, как линии жизни, всё так же просились на фотоаппарат.
А собственно, почему нет?
Я быстро настроила камеру, спустилась к самой воде, чертыхнулась, когда новенькие водонепроницаемые ботинки заскользили на льду, и я чуть не рухнула носом вниз. И замерла, выбирая ракурс.
Волны, накатывающие на ледяной берег одна за другой. Настоящее живое море. Не выдуманная декорация — стихия.
И крошечная я. Я могла бы стоять тут вечно.
Пискнул телефон, и я подняла бровь. Плохо пишется, соавтор?
«Я тебя вижу. А вот ты меня — нет».
Я подняла голову и прищурилась. Сквозь голые ветви, вверх, через лёгкий февральский снежок к пасмурному небу… последний этаж. Предпоследний.
И никого в наших окнах. Ни в одном, ни в другом.
«Ты где?» — напечатала я. «Прячешься за занавеской?»
«Вообще не вставал из-за стола. Более легковерного соавтора, чем ты, ещё поискать надо».
«Ну уж», — напечатала я. «Я куда умнее и хитрее, чем вы, сэр Темнота. Пока я любуюсь морем, тебе придётся собирать наши вещи».
Пауза. Долгая пауза, пока я ехидно ухмылялась, любуясь морем.
«Ты этого не сделаешь, Трикстер. Это слишком жестоко».
«Да ну?» — написала я. «Поспорим на полдоллара? Там в ящике стола, кстати, в щели заклинило целый канадский доллар. Интересно, кто его оставил».
«У меня дома в нижнем ящике стола лежало убегающее время».
Я моргнула.
«Что?»
«Тире-точка-тире. Когда мне было десять, я просто запер его там, и ни разу не открывал ящик. Иногда, когда свет уже был выключен, мне слышалось, как оно морзянкой пытается выстучать: «выпусти меня отсюда!», и меня очень подмывало это сделать. Но я его так и не открыл. Веришь?»
«Верю», — чуть подумав, написала я. «Я же легковерный соавтор. Хотя… дай подумать. Его открыла мама или сестра, когда убиралась в комнате?»
«Матушка, естественно».
Я присела на корточки, коснувшись ледяной воды, растекающейся по льду. Луч солнца, разорвав облака, упал на лёд, и на миг мне показалось, что я смотрю в драгоценный камень.
«Мы как дети, правда?» — напечатала я, не поднимаясь с колен. «Ищем странное, верим в то, что любовь — одна и навсегда, и иначе не бывает. Но как без этого вообще жить, а? Скучной размеренной жизнью от работы до дома? Для нас её слишком мало».
«Это очень неоднозначный вопрос», — не сразу ответил Антон. «Я ведь не зря хотел уйти от всего этого в науку. Так остро чувствовать тоже больно. Особенно когда ощущаешь, что последние девять лет твоей жизни были зря».
Я вздрогнула. Лена была зря? Может, он скажет, что и мы были зря? Это же придётся подниматься на семнадцатый этаж, чтобы наконец устроить со спокойной душой скандал и побить всю посуду.
«От себя никуда не денешься», — не без ехидства написала я. «Даже если ты станешь скучным светилом науки, ты всё равно будешь проезжать по сонному городу на велосипеде и видеть то, чего не замечают остальные. Тоскующие фонари и неприличные облака, например. И ты не сможешь не писать. Это же ты».
«Уверена?»
Я вздохнула, поднимаясь с корточек. По-моему, мы ушли куда-то в философию.
Поэтому я просто набрала номер Анта.
— Эй, — произнесла я, едва он ответил на вызов. — Я тебя люблю.
— Настолько, что вернёшься и поможешь мне собрать вещи?
