Пустота и холод.
Они прошли через кухню и спустились по неряшливой бетонной лестнице. Кажется, здесь они были не впервые: профессор шёл уверенно, да и его спутница, похоже, прекрасно знала дорогу.
Наконец за ними закрылась дверь подвала, и, повинуясь дрожащим пальцам Вероники на выключателе, на потолке загорелась одна-единственная тусклая лампочка, совершенно не разгоняющая тьму в углах.
— Снимать ли мне уже платье, милорд? — томно поинтересовалась она, поворачиваясь к нему обнажённой спиной. Вырез спереди, вырез сзади, вырез до бедра — её сверкающее парчовое платье открывало всё, что только можно.
— Пожалуй, — отозвался его ленивый голос. — Мы не будем здесь задерживаться.
Он сбросил пиджак на бетонный пол, но не спешил раздеваться дальше. А вот Вероника быстро и ловко выскользнула из платья, оставшись на шпильках — и в тонких золотистых стрингах. Которые она, охнув, почему-то тут же прикрыла рукой.
— Какая забывчивая девочка, — раздался холодный шёпот. — Или упрямая?
Из глаз Вероники брызнули слёзы.
— Я одевалась при муже, милорд, — прошептала она. — И он бы никогда… а потом я … не успела их снять… но я помню ваши инструкции, милорд…
— Меня не интересуют оправдания. Восемнадцать.
Вероника бросилась на колени.
— Милорд!
— Двадцать.
Брови Киры взлетали всё выше. Какого чёрта тут происходило? Профессор, конечно, мог быть тем ещё типом, и его требования порой переходили грань, но боялась ли Кира его по-настоящему? Даже тогда, в самый первый раз — думала ли она, что её жизнь была в опасности? Когда его руки небрежно чертили на ней руны, пару раз скользнув под край джинсов? Когда тонкая узкая плеть, совершенно не предназначенная для того, чтобы причинять увечья, хлестнула её между ног так, что она застонала от удовольствия, мокрая настолько, что это можно было почувствовать, просто прикоснувшись к её джинсам?
Но Вероника боялась по-настоящему. Так, словно ей вот-вот должны были отрубить голову. Так, словно ни одна угроза, даже самая страшная, из уст Рональда Вейера не была и не могла быть пустой.
«Двадцать». Что это означало?
А потом Вероника, не снимая стрингов, бросилась на корточки и расстегнула сумочку. Её движения были быстрыми, лихорадочными, и пальцы дрожали так, что справиться с застёжкой ей удалось только со второго раза.
Она встала, держа что-то в левой руке.
— На колени, — раздался холодный голос. — И не сметь смотреть мне в глаза.
Там, в настоящем, у Киры слабели колени, когда она слышала эту команду. И подчиняться было предвкушением, удовольствием, признанием его прав на неё, а не позорной сдачей.
Но сейчас она бы бросилась бежать со всех ног.
— Д-да, милорд, — прошептала Вероника, вставая на колени.
У неё была стройная, почти идеальная фигура, великолепная для тридцатилетней женщины грудь и очень нежная белая кожа. Она могла быть принцессой, гранд-леди, за ней пошёл бы любой мужчина, она была женой главы Министерства… так почему, подумала Кира, почему она была здесь?
А потом она отпрянула. В руке Вероники появилась плеть с мощной чёрной рукоятью. Выглядела она устрашающе, и дело было не в металлических набалдашниках на каждой полосе кожи. Эта плеть шевелилась, как живая. Словно ею в каждую секунду овладевала чёрная магия.
И Вероника, опустив голову так, что роскошные чёрные пряди скрыли лицо, протянула её мужчине, с презрительным видом стоящему перед ней, на вытянутых ладонях.
Он принял её. И медленно зашагал вокруг полуобнаженной женщины.
Двадцать, поняла Кира и чуть не рухнула в обморок. Двадцать ударов. Этой плетью.
— Беги, — прошептала она.
Но женщина осталась стоять.
— Чего, — произнёс мужчина, — вы хотите?
Вероника слабо, робко улыбнулась.
— Вашего расположения, милорд. И, — она прошептала это совсем тихо, — вашей боли, милорд.
Лампочка над ними замигала, начиная гаснуть. Кира едва видела две фигуры, одну на коленях, другую — стоящую прямо за ней, с ожившей плетью в руке.
— Банковского счёта в мире людей с восемью нулями и топазового гарнитура вам, я смотрю, было недостаточно, — раздался насмешливый шёпот.
— Я хочу вас в своей постели, милорд, — без колебаний ответила женщина. — И готова это заслужить.
— И заслужите. Сегодня.
Вероника торжествующе вскинула голову. И расхохоталась.
В следующую секунду плеть врезалась в спину женщины с такой силой, что Кира не сдержала крик.
Слёзы брызнули у Вероники из глаз.
— Один, — прошептала она.
— Громче. Награду нужно заслужить.
— Один! — выкрикнула она.
Он снова ударил её плетью, как ремнём, и Кира словно на себе почувствовала, как по всей спине женщины, куда ударили кожаные нити, отдаётся жгучая боль.
— Два! — почти с облегчением выкрикнула Вероника.
Её дыхание было хриплым, отрывистым — ровно таким же, как дыхание мужчины за ней. Они оба дышали в унисон, словно занимались любовью. И им обоим это нравилось.
Кира кусала губы. Она сама убежала бы — или подняла бы на Рональда руку. И это стало бы её концом.
У него были другие глаза, поняла она, взглянув в них. Глаза превосходного убийцы.
— Три! — взвизгнула Вероника. На её спине показалась кровь. Слёзы градом катились по её лицу.
Ещё удар. Из горла Вероники вырвалось сдавленное рыдание.
— Молчать. Только считать удары.
— Да, милорд, — прошептала она. И закричала, когда удар плети огрел её по затылку.
— Что я сказал?
Она всхлипнула, но беззвучно.
После шестого удара кровь потекла по ягодицам женщины, заливая стринги. Она должна была испытывать слепящую боль, подумала Кира с ужасом. И эта боль шла из его рук. Кира словно попала в оживший кошмар.
Да, Кира ждала от этого ритуала чего-то злого и жестокого: профессор предупредил её не раз и не два. Но эта сцена превосходила самые худшие её ожидания.
После двенадцатого удара Вероника упала.
— Поднимайтесь.
Она мотнула головой.
— Что ж… — произнёс холодный голос. — Тогда мы повторим эту экзекуцию снова и снова, пока даже исцеление не перестанет работать. Любопытно, что скажет ваш муж, когда наконец увидит следы?
Пошатываясь, Вероника выпрямилась.
— Лучше. Ещё два.
Два, подумала Кира. Два вместо восьми.
Лицо Вероники осветилось. В глазах показались слёзы благодарности, но женщина не посмела произнести ни слова.
