Дмитрий с гусеницей в руках спрыгнул вниз. Кирилл на миг
задержался, почему-то вернулся страх высоты. Он с силой помахал рукой, плотный
воздух густыми струйками потек между растопыренными пальцами. Прыгнул, нагретый
воздух подхватил, не дал стремительно упасть на дно воздушного океана.
— Какой там Марс, — прошептал Кирилл. Сердце его
колотилось, как испуганная птица в клетке. — Самый удивительный мир...
Прицепить бы крылья, можно летать...
Внизу сбежались зеваки, щупали сяжками добычу. Нашлись
помощники, Дмитрий обрадовался, вдруг да сдружатся за совместным трудом, но
Кирилл выдернул гусеницу, отпрянул с нею в сторону от пахнущего тракта.
Обескураженные муравьи заметались, гусеница для них выпала в другое измерение.
— Сами справимся, — объяснил Кирилл
напряженно. — А то на входе решат, что присоединились как раз мы.
Дмитрий опасливо смотрел на муравья, что рассерженно метался
с угрожающе разведенными жвалами совсем рядом.
— Неужели не видит?
— В том-то и дело. Одни ориентируются по звездам,
другим хоть фигу под нос поднеси.
Из центрального входа часто выскакивали муравьи. Оттуда
вышел новый запах, сильный, но уже не резкий.
— Жесты запомнил? — спросил Кирилл сдавленным
голосом. — Держись уверенно, прячься за гусеницей.
По телу забегали быстрые бесцеремонные усики, ногу Кирилла
цапнуло. Он напрягся, с усилием проламываясь сквозь живые ворота ощупывающих
усиков и раздвинутых жвал.
Мелькнуло перекошенное лицо Дмитрия. Белый, с обезумевшими
глазами, он пихал перед собой гусеницу как таран, дергался, когда по нему
пробегали усики с жесткими щеточками на концах, похожими на ершики для чистки
бутылок.
Продравшись сквозь живой частокол, они оказались в широком
полутемном тоннеле. Тянуло могильной сыростью. Из темноты внезапно выныривали
оскаленные пасти, зазубренные челюсти грозно щелкали, чудовище свирепо
бросалось на них... почему-то промахивалось, и лишь тогда Дмитрий понимал, что
муравьишка бежал по личным или общественным делам, а двуногие мирмекофилы ему
до лампочки.
В полутьме ярко сверкало окно в солнечный мир, но его
перекрещивали гуще тюремной решетки длинные усики-антенны и серповидные жвалы.
Оттуда в муравейник вплывали нагретые запахи солнца и трав.
— Бросай гусеницу, — услышал Дмитрий в темноте
голос Кирилла. — За вход мы заплатили, а на склад пусть тащат сами.
Дмитрий с неохотой бросил почти невесомую гусеницу, ощущая
себя без нее совсем голым. Рядом зашуршало, через гусеницу перемахнула рогатая
тень, зато второй муравей с азартом вонзил жвалы в лакомое мясо, заурчал,
поволок в темную нору.
— Теперь куда? — спросил Дмитрий обреченно.
— Вниз. Проверим склады живой добычи.
— Погоди малость, — вдруг попросил Дмитрий. Он
виновато улыбался, губы его пересохли. — Дай отойти... Не знаю, как ты, но
у меня душа трясется. Помню, как-то парашют не раскрылся... Нет, тогда было не
так страшно.
Из темноты начали выступать неясные очертания. Наметился
потолок, а черные пятна превратились в норы. Пальцы Кирилла скользнули по
стене, оставляя слабый светящийся след. Плесень? Но муравьи плесени не выносят.
У них чисто, сухо. Если появляется плесень, с которой не сладят, то бросают
гнездо, переселяются. Этот муравейник слабым не выглядит... Опять загадка.
— Готов? — спросил Кирилл нетерпеливо.
— Готов, — отозвался Дмитрий. — Совсем готов!
— Иди за мной.
— Веди, Сусанин... Или Вергилий? Какой толк от тех
ворон, которые наблюдают за нами? Раньше не успевали помочь, а теперь и
вовсе...
Он вытащил из-за пояса Дюрандаль, с тоской покосился на
черные тоннели.
— Спрячь, — посоветовал Кирилл. — Я вот шпагу
и не вынимаю. Если что случится, эти булавки не спасут.
Медленно, часто останавливаясь и прижимаясь к стенам, они
двинулись по самому широкому тоннелю. Запах стал гуще. Пахло личинками,
пакетами яиц, сырой землей, новорожденными муравьями. Кирилл жадно вдыхал,
вжимался, старался ощутить себя муравьем с его заботами, желаниями. Дмитрий
дышал ему в спину, натыкался в темноте, часто с разбега бодал, сбивал с ног.
Головная боль и слабость в теле быстро испарялись, а
воспаленные от солнца глаза перестали слезиться.
Дмитрий подпрыгивал, завидев бегущего навстречу муравья,
хватался за оружие.
— Перестань, — сказал Кирилл. — Через
турникет прошли благополучно, а тут пропуска не спрашивают. Держись как дома.
— Благодарю покорно!
— Иначе надолго тебя не хватит.
— Знаю, но что делать? Умом уже не боюсь, но внутри
трясется, как поросячий хвост. Мы ж в чужом доме ходим как ворюги...
Тоннель повел в сырость, в сгустившиеся запахи. Стены
казались облицованными, словно покрытыми глазурью. Песчинки держались даже на
потолке. Опустившись на два уровня, Кирилл поколебался, был соблазн начать
поиски здесь, но заставил себя выбрать извилистый штрек, ведущий круто вниз.
Прошли через анфиладу огромнейших пустых пещер. Чисто,
сквозная вентиляция, но встретили только одного муравья. Тот вяло прошел мимо.
Дмитрий проворчал, стараясь держать голос на мужественной
ноте:
— Лабиринт! В этих пещерах десяток муравейников
поместится. На вырост строят или чокнулись на почве гигантомании?
— Муравейники не строят по фигуре, — ответил
Кирилл. Он полез вниз по отвесной стене из пережеванной древесины. — Это
не улитка слизня, не панцирь черепахи, не раковина перловицы... Прыгай сюда!
Вот так. Зато муравьи термопреферендят...
— Что-что?
— Запомни, пригодится. Есть такое понятие,
термопреферендум. В жару муравьи опускаются в нижние этажи к грунтовой воде, в
холод поднимаются в прогреваемые солнцем участки. Чем большей муравейник, тем
точнее выбирают влажность, движение воздуха, то бишь, выбирают и термо-, и
гидро-, и анемо-, и прочие-прочие преферендумы.
Дмитрий при всей натренированности на выживание ориентировку
потерял почти сразу. Сворачивали, опускались, ныряли в крохотные боковые ходы,
выходили в огромные пещеры, откуда мирмеколог без колебаний нырял в самую
темную, как казалось Дмитрию, и самую страшную.
— Мне почудилось, — встрепенулся он, — будто
за нами перекрыли ход! Ловушка?
Кирилл даже не обернулся:
— Муравьи постоянно что-либо перестраивают, переделывают.
— Как же вернемся? — воскликнул Дмитрий в
ужасе. — Или станем этими... мирмекофилами?
— Вернемся другим ходом, — ответил Кирилл с
безразличием. — Карту муравейника составлять бесполезно. Муравьи вечно
перестраивают собственный город. Как дети.
