За спиной Кирилла снова взвизгнул, а затем разразился
проклятиями Дмитрий. Саша замерла возле личинок, с удивлением рассматривая в
полупрозрачных тельцах темные полоски ганглия. Черновой набросок муравья! В
отличие от человеческого детеныша, где любое вмешательство исключено, здесь
можно корректировать, улучшать, изменять, можно даже вводить новые свойства...
Из этого эскиза можно сделать чертеж крупноголового солдата, широкобрюхого
фуражира, миниатюрного няньку, длиннолапого строителя...
— Опять эти белые черви! — послышался стонущий
голос Дмитрия. — Я червяков с детства... У меня на них аллергия!
— Это не черви, — бросил Кирилл сухо. — Мы
только что миновали пещеру, где лежат куколки. Не отвратительные? Эти «белые
черви» — те же куколки, только на месяц другой моложе.
Дмитрий спросил угрюмо, все еще отворачиваясь:
— Это муравьиные гусеницы, что потом превращаются в
муравьев?
Музыкальный голос Саши прозвучал кротко, даже печально, но в
кротости ручейка крылась потенциальная Ниагара:
Дурак ты, Митя, и не лечишься! Как же можно эту красоту
сравнивать с паршивыми гусеницами?
Глава 8
Муравьи со всех сторон несли прожорливым личинкам мед, мясо.
Некоторых утаскивали: младших — вниз, старших в верхние этажи. Один из таких
муравьев-нянек наткнулся на Дмитрия. Тот взревел, рванулся в сторону, личинку выбил
у ошеломленного муравья прямо Кириллу под ноги.
Кирилл остановиться не успел, под ступнями упруго
прогнулось. Личинка протестующе дернулась, завизжала в неслышном диапазоне.
Муравей обеспокоенно подхватил ее, стал облизывать, успокаивать.
Саша смотрела вокруг в благоговейном ужасе. Кирилл косился
на нее с тревогой. Слишком много восторгов... Впрочем, здесь мир социальных
насекомых. Они свое сообщество развивают десятки миллионов лет, есть чему
удивляться. Есть потери, но есть и находки.
Он торопил спутников. Там, на поверхности, солнце идет к
закату!
Пещера, в которую они вошли, была размером с ангар. Белые
личинки лежали горой до потолка. Дмитрий застонал, попробовал идти с закрытыми
глазами, но сразу же упал на толстенькую и очень резвую колбаску, что
выкатилась прямо под ноги, словно собачонка, готовая играть даже с незнакомыми
бродягами.
Здесь Кирилла придержала за локоть зачарованная Саша.
Муравей насел с кормовым яйцом на личинку: надкусил плотную оболочку, поднес
личинке ко рту, терпеливо ждал, пока та глотала. Насосавшись, личинка осоловела
и заснула. Муравей потормошил ее усиками, снова прижал заметно похудевшее яйцо
к ее маленькому рту. Личинка капризно дернулась, извернулась, но муравей
настойчиво прижимал яйцо к ее мордочке. Личинка вяло плямкала, муравей
энергично сжимал лапами яйцо, выжимая оттуда сметанообразную жидкость. Когда
личинка наотрез отказалась доедать, муравей поднес наполовину выпитое яйцо
другой, постарше. Эта личинка, не столь привередливая, бойко выпила остатки,
после чего муравей вытряс ей последние капли, а пустую оболочку съел сам.
Кирилл с сожалением высвободил локоть. Пальцы Саши были на
удивление тонкие, женские, от них шло тепло, но там, на поверхности, тепло
уходило из воздуха, надо спешить. В отличие от бравых испытателей, которые
увидели только верхушку айсберга и то раскрыли рты, он заметил тонкости
трофаллаксиса между взрослым муравьем и личинкой, заметил... Эх, надо спешить!
Когда они пробирались через пятую пещеру, заполненную
разновозрастными личинками, Дмитрий не выдержал:
— Когда же кончатся эти свалки безногих червяков?
Саша молниеносно повернулась, как барс, выпускающий когти,
вся наэлектризованная, рассыпая искры, но Кирилл поспешно вклинился:
— Не черви, это дети муравьев. Наши младенцы еще
отвратительнее! Орут, пачкаются, ничего не умеют... Но гадкими покажутся разве
что марсианам. Так?
От Саши хлынули волны тепла, благодарности. А Дмитрий
удивился:
— А эти черви... то есть дети благородных муравьев,
разве не гадят?
— Нет, — ответил Кирилл.
Они карабкались по трудному участку, он замолчал, но Саша
вскоре догнала, потеребила его за плечо.
— Воздерживаются, — объяснил Кирилл, — чтобы
не пачкать друг друга. Они же в куче... Только перед окукливанием выбрасывают
ма-а-аленький шарик мекония. Такой твердый, что смело можно брать в руку, как
делал юный Гаргантюа. Эти шарики чистюли-муравьи тут же уносят. К нам, на
поверхность. Здесь же все надраено, как на военном корабле! Разве не видите?
Когда впереди показалась очередная пещера, Дмитрий заохал,
поплелся в отдалении. Вместо личинок, к великому облегчению Дмитрия, там
большими ломтями творога белели комья крупных градин. Муравьев — ни одного, а
яйца, сплетенные по три — пять штук, лежали без присмотра.
В следующей пещере уже суетились муравьи. Точно такие же
пакеты яиц облизывали, перекладывали с места на место. Некоторые яйца, нежнейше
взяв в жвалы, носили по пещере, словно нянчили.
— Старшие яйца, — объяснил Кирилл, прислушиваясь.
В воздухе появился новый запах. — Чем старше яйцо, тем чаще его тревожат.
Скоро из него вылупятся крохотные личинки.
— Они вроде бы покрупнее, — сказала Саша
медленно. — Разве яйца растут?
— У муравьев растут. Только у примитивных насекомых в
яйце есть все необходимое, а у высокоразвитых...
Дмитрий ожил, не видя отвратительных личинок, сказал с
подъемом:
— У курицы тоже все в яйце! Съели?
Саша сказала раздраженно, в ее глазах блеснули хищные
огоньки:
— Твоей курице до муравья, что плотнику до столяра!
Пора заткнуться, подумал Кирилл. Саша любую информацию
воспринимает как доказательство разумности, даже превосходства муравьев над
людьми. С неофитами всегда трудности...
Дмитрий же сказал с мрачным удовлетворением:
— Ладно, пусть! Червяки кончились, а яйца стерпим.
Значит, скоро притопаем в королевский зал этого вывернутого наизнанку
небоскреба?
Он вытащил Дюрандаль, но зацепился за стену, с проклятиями
сунул обратно за пояс.
— Скоро? — переспросил Кирилл с тревогой. —
Сплюнь!
Дмитрий дисциплинированно попытался выполнить приказание,
удивился:
— Не получается!
— Упомянешь в отчете, — прервала Саша. Она дрожала
от возбуждения. — Ребята, побыстрее бы...
Следующая пещера была намного ниже. Оттуда тянуло сыростью,
холодом незнакомыми запахами. Все трое вышли из расширяющегося хода и застыли.
Знаменитая Мамонтова пещера рядом с этой показалась бы
каморкой. Вместо потолка царила ночь, стены уходили в бесконечность. В
призрачном приведеньевом свете, что заливал все светящимся ядом, вдаль уходило
поле прозрачных столбиков — им до пояса, толщиной в руку, только верхушки
заканчивались белесыми шарами, похожими на цветную капусту.
