Это был необъятный баобаб, но непривычно рыхлый, словно
слеплен из мягкого сыра, даже не сыра — истекающего сывороткой творога. По всей
стене торчали редкие белесые волоски толщиной с мышиные хвосты. Внутри ствола
нечто шевелилось, двигалось, переползало из одной плохо видимой камеры в
другую.
— Замри, — велел Дмитрий вслед предостерегающе.
Кирилл послушно упал, застыл, раскинув руки и ноги. Он лежал
на крупных глыбах с острыми как бритвы краями, но острые грани кожу не
дырявили, даже не кололи. Вверху громыхало, темные горы туч опустились ниже.
Пахнуло теплом и странно знакомым запахом, хотя Кирилл мог поклясться, что
никогда раньше не слышал. Он скорее догадался, чем узнал Ногтева. Там же с ним
за гранью видимости, начальник оперативной службы, его команда, наблюдатели...
В плотных струях воздуха, ясно различимых, проплывали золотистые
в солнечном свете гусеницы, мохнатые, причудливые. Некоторые шевелились,
извивались. Воздух держал их, иногда приподнимал и уносил. Кирилл потрясенно
узнал пылинки, бактерии, какие-то тончайшие, но явно живые нити.
Крохотные организмы, не крупнее Кириллова пальца, дрейфовали
в теплых слоях без движения. Едва их уносило в тень, судорожными толчками
выкарабкивались на свет. Самые крупные хватали добычу и опускались на дно,
очень медленно продавливая воздух.
По лбу пробежали невидимые лапки. Кирилл дернулся, рука
взвилась как подброшенная взрывом. Ладонь отскочила от лица, словно воздушный
шарик.
— О, черт!
— Лежи и слушай, — велел Дмитрий торопливо. —
Все прошло удачно. Мы уменьшились до размеров муравьев. Физика здесь другая, вы
ж мирмя... мерми... в общем, специалист по муравьям. Здесь не место молоткам,
ножам, пишущим машинкам, диванам...
Кирилл медленно сгибал и разгибал пальцы, шевелил руками,
Учи, здоровяк, учи. Он тоже бывал в этом мире. Когда наблюдал в лупу, микроскоп.
Ходил здесь, прыгал, общался.
— Да-да, запоминаю.
— Хоть законы здесь другие, — напомнил
Дмитрий, — но особой заботы о ближнем нет. Падай с любой высоты, но упаси
боже прилипнуть к капле росы! Не попади под падающий камень или стебель. Даже
если не задавит, то прижмет — не выберешься. Конечно, за нами наблюдают, но тут
все на таких скоростях, что не успеешь сказать «мама».
В бок кольнуло, словно куснул комар. Кирилл инстинктивно
хлопнул ладонью. Хлопка не получилось, невесомую руку отбросило.
— Микробы, — прокомментировал Дмитрий. Он с
беспокойством следил за Кириллом. — Теперь старый эпителий не защита...
Конечно, антибиотиками нас напихали под завязку, но вы все равно лупите. Я в
дедовские методы верю больше.
Кирилл беспокоился, что нет потребности в дыхании. У высших
насекомых вместо легких трахеи, а у них нет этих дыхательных трубочек, что
пронизывают все тело. Или дыхание пойдет через кожу? Тогда полезет всякая
дрянь, начнет вгрызаться в печень, почки, легкие... Справится ли щитовидка? И
во рту уже нарастает сухость...
— Давай на «ты», — с неловкостью предложил он.
Голос его истончился, стал резче, пронзительнее. — Мы практически
ровесники. Да и условия полевые.
— Вот и хорошо, — отозвался Дмитрий с
облегчением. — Без штанов какое на «вы»? Чего ты ежишься? Лови!
Кирилл медленно поднял руку, контролируя движения, вытянул
пальцы. Шорты медленно поплыли по воздуху. На едва видимой тепловой струе
подбросило, и в округлых дырах штанов, как в сдвоенный телескоп, мелькнули
толстые мясистые листы молочая.
— В лаборатории выплавили сверхтонкую пленку, —
пояснил Дмитрий. — Умельцы сшили штаны. Ну, чудики, которые «Слово» режут
на конском волосе, а в маковом зернышке делают велосипед. Еще и носы воротили!
Мол, мы чистые эстеты, прикладными делами не занимаемся. Им настоящую работу
дают, а они? Кому нужен велосипед в маковом зернышке? А штаны пригодятся.
Кирилл лежа натянул шорты.
— Попробуй подняться, — предложил Дмитрий. —
Не спеши... Но поторапливайся.
Кирилл медленно, не чувствуя веса, встал. На миг оторвало от
земли. Качнуло. Попытался удержаться, но перестарался, швырнуло в другую
сторону. Ему показалось, что падение длится уже час, наконец-то он выставил
руки, но вспомнил, что падений в Малом Мире бояться нечего...
Зато с ног сбивал даже не ветер, валило любое движение
воздуха. Взявшись за толстый как ватное одеяло край листа, несколько раз сильно
взмахнул рукой. Осязаемо плотный воздух сопротивлялся, тугими струйками протек
между пальцами.
Дмитрий встал рядом, его глаза настороженно шарили по
сторонам. За его спиной вздымалась необъятная стена металла, что уходила в
стороны, ввысь, там на нее ложился край неба. Переходная Камера, откуда они
вышли, край Полигона!..
На огромной высоте, куда не достигало зрение, колыхались
темные грозовые тучи. Изредка раскатисто громыхало. Каждый шаг фиксируется
телекамерами. Специалисты начеку: спасти, помочь, выручить. Им кажется, что
успеют всегда и во всем. Тем более, что муравьи обычно не видят дальше
собственного усика, остальные насекомые — не намного лучше. Даже для Кирилла
все различимо лишь шагов на двадцать — тридцать, а дальше расплывается,
превращается в месиво форм и красок. Ногтев с его командой — лишь грозовая
туча, а его голос — отдаленное громыхание высотного самолета, берущего звуковой
барьер.
— Подними руки, — сказал Дмитрий. — Расставь
ноги... Пошире!
Сверху медленно опускалась бесконечно длинная толстая труба.
Основание терялось в темных тучах. Кирилл потрясенно узнал толстые, как вагоны,
человеческие пальцы, зато конец трубы рассмотрел: исщербленный край из
толстого, как броня танка, металла! А там, наверху, эта игла кажется
тончайшей...
Из трубы очень медленно, едва заметно для глаза, выдвигалась
блестящая сфера. Прошло несколько долгих минут, прежде чем начал оформляться
огромный резервуар воды в тугом мешке ППН — пленки поверхностного натяжения.
Кирилл неторопливо топтался, координируя движения с
изменившимися законами плотности и гравитации, а Дмитрий понимающе бросил:
— Потерпи. Здесь время течет иначе.
Над ними неспешно пролетела, завихряя плотный воздух,
огромная туша. Два прозрачных крыла, покрытых сетью темных жилок, изящно месили
воздух, совершая восьмерочные движения, отталкивались, фиксировали себя в
воздухе, а туша была толстая, мохнатая, к груди и пульсирующему брюху прижато
шесть крючковатых лап, голова как башня, язычок дергается, а глаза такие
огромные, что уже и не глаза вроде, а пчелиные соты, покрытые радужной
пленкой...
— Видал? — крикнул Дмитрий. — В Большом Мире
что-то вжикнуло бы мимо морды... А тут вся аэродинамика как на ладони!
Он тоже дергался от нетерпения, задирал голову. Резервуар
наполнялся, раздувался тяжело свисал, но ППН держала, растягивалась. Дмитрий
сопел, клял какого-то Кравченко, врача-дублера.
