С легким треском вспыхнуло пламя в пропановой горелке.
Красный мешок нехотя зашевелился, начал разворачиваться, наполняться горячим
воздухом, на мир вдруг взглянули огромные жуткие глаза, бессовестно
скопированные с крыльев бабочек.
Возле Кирилла внезапно возник как чертик из коробки Чернов.
Черный как жук, быстрый, загорелый, всегда улыбающийся. Он тащил аппаратуру,
инструменты, запас химреактивов в больших пластиковых пакетах.
— Дождались! — воскликнул он довольно. — Вы
не огорчайтесь, Кирилл Владимирович. Без глупостей ни в одном деле не
обходится, надо бы привыкнуть. Я с вами совершенно согласен: женщины здесь
существовать просто не способны. Они слишком примитивные, ограниченные. Иногда
просто дуры...
Кирилл предостерегающе кашлянул, указал глазами на
приближающуюся с бластером наизготовку Сашу:
— Мне кажется, эти в целом-то верные... и своевременные
утверждения лучше высказывать в другой компании.
Чернов резко повернулся, расплылся в широкой улыбке:
— А, Саша! Ну, Кирилл Владимирович, вы даете! Это же
Саша! Саша, ты сама понимаешь, я не имел в виду тебя. Я вообще, как и все на станции,
никогда не считал тебя женщиной.
Кирилл кашлянул громче:
— Веденей, помолчи, а? На сегодня ты уже наговорил
достаточно.
Чернов с непониманием и даже обиженным видом пожал плечами,
бегом понесся к гондоле. Груз держал обеими руками, зубами, прижимал
подбородком, кажется, пытался что-то ухватить ушами.
Саша как-то замедленно кивнула Кириллу и прошла, поводя
бластером, к месту погрузки. Там оглянулась, в ее глазах было странное
выражение, которого Кирилл раньше не видел.
Кирилл последние два дня не принимал участия в подготовке к
старту. Почти безвылазно проводил время в темных сырых глубинах. Возвращался в
слизи, от него несло молодыми личинками, выпотом, другими странными запахами,
каких не услышишь от прокаленных солнцем солдат и фуражиров.
Ногтев, завидев его выползающим на поверхность в который
раз, нетерпеливо крикнул:
— Не налюбуетесь? Мазохин клянется, через час можем
стартовать. У нас все в порядке?
Он покосился на поверхность пня. Ксерксы носились как
угорелые, забирались в щели, ныряли в туннели, выскакивали с угрожающе
распахнутыми жвалами. Из гондолы было видно, что и далеко внизу на земле тоже
бегали, сталкивались, щелкали жвалами, многие забирались даже на стебли.
Мимо гондолы пробирался в тень голый нежный червяк, на него
наткнулся бегущий ксеркс, не вцепился, а перескочил и помчался дальше, а червяк
неторопливо потащился дальше, ничуть не струсив, будто знал, что ксерксам не до
него.
Ногтев в растерянности повертелся по сторонам, обернулся к
мирмекологу. Журавлев и червяк знали нечто, а он, начальник экспедиции, не
знал, не понимал, хотя происходило необычное.
— Могут помешать? — спросил он подозрительно.
— Не успеваем... — крикнул Кирилл. — Уже не
успеваем!
Рядом с его ногами хрустнуло, наверх выдвинулся огромный
ком, размером с люк ракетной шахты, с шелестом развалился на слипшиеся опилки,
камешки. Следом выскочил огромный ксеркс, разъяренно понесся по ровному, за ним
выбежал второй, третий...
Открылась нора чуть дальше, потом еще, еще... Норы появлялись
там, где никогда их вроде бы не было. Ксерксы выскакивали, метались из стороны
в сторону, сталкивались с другими, что выбегали из соседних и дальних нор.
Черно-красных тел стало так много, что уже слились в черно-красное море,
бурлящее, клокочущее, наполненное шумом трущихся панцирей, запахом муравьиной
кислоты.
Когда огромная площадь была заполнены возбужденными
муравьями, а остальные бегали по отвесным стенам и носились вокруг пня, из нор
начали осторожно выдвигаться странные существа, мало похожие на муравьев. Чуть
крупнее ксеркса, но с крохотными головками и огромнейшими глазами, с
упрощенными сяжками и... блестящими крыльями!
— Самцы, — пояснил Кирилл буднично. Он
вскарабкался по стенке гондолы к Ногтеву. — Сейчас пойдут самки, это
намного зрелищнее.
Самцы еще продолжали лезть из нор, когда среди ксерксов
появилась первая молодая самка. Голова ее была с половину туловища самца, а
когда вылезла из норы целиком, Ногтев ахнул.
Линкор с громадными блестящими крыльями! Мощная литая
голова, крупнее чем у любого солдата, огромные глаза, длинные лапы. Его грудь
была широка, в валиках мускулов, а неимоверно раздутое брюхо напоминало
удлиненную цистерну молоковоза.
Вокруг самки суетились рабочие. Ее теребили, пытались
тащить, ощупывали. Она вырвалась, с неожиданной резвостью пробежалась, стуча
когтями. Крылья вдруг вздыбились, завибрировали. Огромное тело напряглось, она
сорвалась с места так стремительно, словно ее выстрелили.
Уловив сигнал, за нею взвились самцы. Ногтев покачал
головой: летуны неважные, поднимаются без всяких маневров по косой дуге...
Теперь огромное плато кишело самками. Громадные, блестя
панцирями, с неистертыми волосками на груди и лапах, они выбегали изо всех нор,
выстреливались в воздух. Среди их громадных роскошных тел рабочие муравьи
терялись, как теряются легковые автомобильчики среди тяжелых автокранов.
Воздух над пнем засверкал перламутровыми крыльями,
наполнился острым запахом. Со всех сторон его прочерчивали черно-красные тела.
Вдруг небо прочертила огромная быстрая тень. Докатилась
воздушная волна. Кирилл качнулся, а неподвижному Ногтеву указал вниз, за
пределы пня. Ногтев перебежал на ту сторону, высунулся через борт.
Вдоль пня молниеносно шныряли черные как смола хищные
бегунки. Ксерксы свирепо бросались на врагов, если удавалось схватить — рвали
на части.
На стеблях вокруг пня появились пауки, богомолы, хищные
жуки. Чужие муравьи держались за пределами утоптанной ксерксами площади,
опоясывающей пень. Там и сейчас носились разъяренные ксерксы, но вот первая из
уцелевших в воздухе самок упала на землю, суетливо побежала, ведомая инстинктом
спрятаться после свадебного лета, зарыться, откладывать яйца, создавать новую
семью... Бегунки ударили с двух сторон, жадно вцепились, застонали от
наслаждения, вонзая жвалы в нежнейшее молодое тело, такое крупное и полное
сладкого жира!
Редкие самки шлепались обратно на пень, но запах старой
королевы гнал прочь, и молодухи убегали, пытаясь проскользнуть через кордоны
чужих муравьев, пауков, жуков, всего хищного, ненасытного, что в этот счастливый
и трагический день стягивалось к муравейнику со всего света.
Из черных нор непрерывным потоком извергались уже целые
живые гейзеры. Молодые самцы и самки взлетали так часто, что над каждой шахтой
стоял столб из черно-красных тел и слюдяного блеска. Вершину этого столба,
выходящего за предохранительную сеть, рассеивала, судя по воздушным волнам,
целая стая птиц, набивших до отказа зобы телами юных принцесс. Отяжелев, птицы
рассядутся по всей сети, глядя на воздушную оргию осоловевшими глазами, не в силах
ни летать, ни дальше набивать переполненные чрева.
