— В старт я верю, — ответил Ногтев
степенно. — А как насчет финиша?
Дмитрий ударил кулаком в браво надутую грудь:
— Догоню, как Ахилл черепаху! Шар, по сути, стоит на
месте. Относительно этой массы воздуха стоит. Я не буду выходить за пределы.
Ногтев кивнул, глаза его лишь на миг блеснули острыми
иголочками:
— Разрешаю. Только оставь свое чудище.
Дмитрий с великой неохотой отодрал когти Буси от
комбинезона, пересадил муравью Диме. Дима все беспокоился, пытался лезть по
канатам на воздушный мешок, как делали другие, то вообще выпрыгнуть из гондолы,
но с толку сбивали успокаивающие феромоны. Их периодически выпускали два
баллончика, укрепленных на бортах гондолы, Да и люди, их семья, их прайд, не
тревожились, а что возбуждены, то не слишком тревожно, скорее радостно...
Под взглядом зевак, Дмитрий пробежался по мостику, без толчка
рухнул вниз. Его фигурка быстро удалялась, уменьшалась. Потом под ним вспыхнули
слюдяные искорки, его тут же занесло в сторону, он выровнялся, понесся почти на
невидимых крыльях.
Общий вздох вырвался у зрителей. Красное пятно комбинезона
Дмитрия сперва расплылось, затем растворилось на серо-зеленом фоне земли. Лицо
Ногтева было каменным, ни один мускул не дрогнул. Саша судорожно вздохнула, ее
пальцы побелели, крепко обхватили поручень перил.
Через несколько долгих минут красное пятно проступило
впереди «Таргитая», налилось цветом, все различили человеческую фигурку, что
медленно приближалась к «Таргитаю», искорки вокруг нее вспыхивали часто-часто.
Дмитрий описал широкий круг вокруг гондолы, затем пошел по
сужавшейся спирали, держа «Таргитай» в центре. Саша следила за ним, подавшись
вперед, едва не вываливаясь из гондолы. Она покачивалась, словно это ее
поддерживали ладони воздуха, мышцы подергивались.
Рядом с ней появилась голова интеллектуального муравья
Сашки. В выпуклых фасетках многократно отразилась летящая фигура. В верхних
омматидиях — темнее, в нижних — белесая, полупрозрачная, словно летел чертеж
человека, зато в средних отразилась укрупненно, с деталями, контрастная и в
полном цвете... Через мгновение муравей равнодушно отвернулся, но Саша замерла,
боясь поверить внезапно промелькнувшей мысли. Кирилл утверждает, что муравьи не
умеют фиксировать внимание, но зачем ему фиксировать, если в кратчайшее
мгновение успел увидеть так много, так полно?
У бортов обеспокоенно передвигались Забелин, Чернов, Хомяков.
Даже Кирилл держал бластер наготове, хотя знал, что он далеко не Вильгельм
Телль.
Когда Дмитрий с размаху ляпнулся на мостик, Ногтев сказал
тяжелым как гора голосом:
— Ты выходил из зоны видимости. Все твое фанфаронство
шло без наблюдения из шара!
— Аверьян Аверьянович! — возопил Дмитрий,
чувствуя, что гора вот-вот обрушится. — Я видел «Таргитай» хорошо! Он
крупнее, чем я, ни на миг не терял его из вида!
— Но мы тебя потеряли. Случись что, помочь бы не
смогли.
— Аверьян Аверьянович, я не заметил ни стрекоз, ни
ласточек!
— У мошек зрение еще острее, — отрезал
Ногтев. — И летают лучше. И все-таки их жрут. От полетов отстраняешься до
особого распоряжения. Прошу запомнить: кто нарушит правила безопасности, от
полетов будет отстранен.
Дмитрий с унынием сложил крылья. Буся с радостным визгом
прыгнул ему на плечо, стал перебирать волосы, заглядывать в ухо. Дмитрий шумно
выдохнул:
— Один ты, Бусенька, меня любишь...
Они пошли в нижний отсек вместе переживать наказание. Буся
преувеличенно активно искал несуществующих клещиков на Дмитрии, повизгивал,
шевелил в ушах Дмитрия пальчиками. Эмпат, он все чуял и почти все понимал.
Кирилл молчал, пока Ногтев сыпал громы и молнии. Потом
спросил вежливо:
— Аверьян Аверьянович, а какой смысл в лихачестве
вообще?
Ногтев с минуту смотрел в его лицо, не понимая, потом
повернулся к экипажу и громыхнул во весь голос:
— И вообще полеты отменяются до особого распоряжения.
Ввиду... ввиду нецелесообразности.
Забелин, который уже вытаскивал из нижних отсеков два пакета
крыльев, для себя и Чернова, вздохнул, укоризненно посмотрел на мирмеколога и
потащился обратно.
Ногтев еще сердито сопел, когда на мостик прибежал
запыхавшийся Кравченко. Губы его тряслись, он смотрел дико, постоянно
оглядывался через плечо:
— Аверьян Аверьянович, — сказал он, деликатно
кашлянув, — муравьи роют.
Ногтев, еще не остывший от нагоняя Дмитрию, развернулся к
нему, как башня, недовольно рыкнул:
— Что значит, роют? Как это роют?
— Жвалами... И лапами тоже. Обычным для них методом, как
говорит Кирилл Владимирович. Передние лапы у них загребательные, средние —
прогребательные, а пара задних — выгребательные...
Ногтев побагровел, как индийский петух, раздулся в размерах.
— Они что же в гондоле роют?
— Вот-вот, — подтвердил Кравченко радостно,
довольный, что Ногтев все наконец понял. — Видимо, решили рыть туннель.
Уровень влажности не устраивает, как предполагает Кирилл Владимирович. Или
решили, так сказать, просто углубить, улучшить жилищные и бытовые условия.
Нижние стойки перегрызли, чего никто не ожидал, выдирают пластиковую обшивку...
Надо заметить, прочность стоек и обшивки оказалась ниже расчетной! Или
прочность резцов на жвалах не учли...
Ногтев люто сжал кулаки. Пока он планировал, как улучшить
жилищные условия на долгие месяцы экспедиции — жить придется в тесной гондоле —
ксерксы уже начали действовать. Без приказа! Партизанщина, отсебятина!
— Остановите их! — велел он. — Нет-нет,
запрещать не надо, это ведет к застойным явлениям. Займите чем-нибудь другим.
— Например? — спросил Кравченко осторожно.
— Ну, чем мы всю жизнь занимаемся? Мероприятиями
какими-нибудь. Пусть один носит балласт из правого угла в левый, а другой — из
левого в правый. Как любая работа у нас делается. Главное, чтобы занять
активным бодрящим трудом!
Воздушный шар несло на высоте в три-четыре сотни метров.
Внизу проплывали рощи, светлые квадраты полей. Зрение пасовало, невооруженным
глазом с этой высоты люди видели только цветные пятна с размытыми краями. Но
через бинокли и зрительные трубки, которыми запаслись все, различали в деталях
мега-деревья, зеленые холмы, ручьи, громады человеческих жилищ, широкие
укатанные полосы спрессованной земли, что служили там дорогами для огромных
машин...
Кирилл прожил в Малом Мире год, но только сейчас с пугающей
ясностью понял, что площадь для заселения расширяется не в сотни тысяч раз, как
считал прежде, а как минимум в сотни миллиардов. В Большом Мире города плоские,
пленочные, даже с самыми что ни есть небоскребами. Здесь можешь поселиться у
подножья дерева, на ветвях, в стволе, корнях. От города, что находится у
корней, до города на вершине дерева — столько же верст, сколько от Москвы до
Питера!
