— Сейчас-сейчас, не спеши, — сказал Кирилл
торопливо. — Хочешь, я донесу тебя туда...
— Господи, что за дурак...
Он передал ее в руки Кравченко, Хомяков делал знаки за
спиной Саши, что-то выгонятельное, и Кирилл, разведя руками, полез обратно
наверх.
Ногтев был на мостике, неподвижный, как воздух, в котором
застыл «Таргитай». Горизонт отодвинулся, далеко-далеко висел огромный багровый
шар, очертания его расплывались на полнеба, подрагивали.
— Сколько пробудем в воздухе? — поинтересовался
Ногтев. — Недели две? Месяц?
— Вряд ли... В график войдем раньше, а тогда можно
снова...
— Но недельку-другую проведем в воздухе?
— Боюсь, придется.
Ногтев подумал, сказал:
— Ничего, здесь даже безопаснее. Ночи летом короткие, а
ветер несет безостановочно. Сверху видно хорошо, можно вести наблюдения.
— Только бы сова с дуру не набросилась, — сказал
Кирилл. — Или летучая мышь. Нет, для мыши добыча великовата, а вот если
филин — орел ночного неба... Или тоже не рискнет связываться с неизвестным
противником? Да, вы правы, здесь безопасно.
Саша его старательно избегала, и Кирилл, тоже чувствуя
непонятную неловкость, старался не подходить к ней. Забелин с Черновым под
руководством Дмитрия разработали правила нового вида спорта, целыми днями
бегали по стропам, воздушному мешку.
В график вошли на шестой день, но двигались пока без
посадок. Кирилл все чаще проводил время с Ногтевым на мостике. С грустью
чувствовал, что боевое товарищество с Сашей и Дмитрием дало трещину. Дмитрий не
отдалился, был таким же приветливым, готовым на любые авантюры, но еще больше
на авантюры теперь были готовы Забелин и Чернов, и Дмитрий чаще общался с ними,
чем с серьезным другом-мирмекологом. Саша сторонилась Кирилла, не хотела
вспоминать о недавней беспомощности. Только Ногтев становился ближе, понятнее,
разговаривать с ним было интересно.
— Страшноватая красота, — сказал Ногтев в один из
таких дней, когда они вдвоем стояли на мостике, глядя вниз на землю. Все спали,
«Таргитай» шел бесшумно, ровно. — Этот мир необитаем! Умом понимаю, что
там живут люди, животные, птицы, там огромные заводы, фабрики, ученые центры...
Но чувства говорят, что весь этот необъятный мир принадлежит только нам.
Микролюдям!
— Ум и чувства издавна в споре, — пробормотал
Кирилл.
— Да? Но это преступные чувства. Умом я еще с человечеством,
а чувствами уже отделен. А как дело с вами, Кирилл Владимирович?
— Ну... я все-таки больше доверяю уму. Хотя понимаю,
что подавляющее большинство руководствуется чувствами.
— Простейшими чувствами!
— Ну, и простейшими тоже. Однако здесь одни интеллектуалы!
Они живут мозгами.
Ногтев покачал головой, губы его скептически поджались:
— Да? Вы не замечаете, что все мы здесь постепенно
меняемся?
— Да вроде бы нет, — ответил Кирилл с
неопределенностью.
Ногтев хмыкнул, в его голосе Кириллу почудилось сожаление:
— Да, вы специалист по насекомым. Меняемся, Кирилл
Владимирович, меняемся. Только на Забелина и Чернова посмотрите! Это были такие
сухари, такие фанаты физикохимии... А сейчас опыт бросят, только свистни насчет
вылазки, охоты. Да и вы тоже...
— Я? — удивился Кирилл. — Ну уж нет! Каким
был, таким и остался.
— Да? Ну-ну. Дай Бог. Как вы считаете, готов этот мир
для нас?
— Мир готов, — ответил Кирилл с сожалением, —
мы не готовы. Сюда с радостью хлынут диктаторы всех мастей! В старом мире хоть
как-то можно прижать фашистский режим, даже апартеид рядился в белые тоги, а
здесь. Тысячи лет можно прожить без контакта с соседями. Рай для мафии,
захватившей власть в какой-нибудь банановой республике. Да и не только в
банановой... Тут не только могут называть своими именами все города и все
проспекты, но и вообще...
— Что «вообще»?
— Даже не представляю, что может здесь возникнуть.
Тамерлан, Аттила, Чингисхан — это невинность в сравнении с тем, что может
возникнуть здесь. И антиутопии Замятина и Оруэлла покажутся раем.
— Ну, люди достаточно грамотные, не допустят, —
возразил Ногтев. — Найдутся религиозные фанатики, гангстеры, мизантропы,
психопаты. Заберутся в дебри, где их отыскать и за миллион лет. Из собственных
семей могут вырастить монстры-нации, расы, государства. Их не обнаружить, пока
сами не захотят обнаружиться. К тому времени они могут разрастись до таких
размеров, что империя Карла Великого рядом с ними покажется детской площадкой!
— Гм... Но нельзя перебарщивать с контролем. Одно общество
страшно. Легко просмотреть истину. Пусть цветут все цветы, как сказал один
философ.
— Цветы бывают и ядовитые.
— Ядовитыми лечат.
— Если в малых дозах... Трудное у нас положение,
Аверьян Аверьянович, ни за чью спину не схоронишься. В старом мире профессиональные
страдальцы за общество: писатели, ученые, философы. Байкал спасли, поворот
северных рек предотвратили, с проблем экологии глаз не спускают... А здесь надо
делать все нам. С нуля...
Багровый шар опустился за темный край. Западная часть мира была
кроваво-красной, раскаленной. Воздух прогрелся, держал гондолу теплой. Внизу по
земле уже потянулись угольные тени, удлинялись, подминая кусты и мегадеревья.
На мостик взбежал ксеркс. Коротко взглянул вниз, интереса не
высказал, исчез в тумане. Ногтев показал головой:
— Эти парни тоже меня тревожат. Джокеры! Один Бог
знает, что у них в бронированных котелках варится!
— Ну, мы не только с ними поспешили. С другой стороны,
если бы начали согласовывать...
Ногтев остро взглянул на мирмеколога:
— Наверху поняли бы, для чего затевается экспедиция?
Утром впереди за верхушками деревьев высветилась широкая
полоса света. Край — черный, Кирилл с трудом узнал бывший красный, далее пошли
оттенки желтого, оранжевого, зеленого, голубого, синего, фиолетового и того сказочно
прекрасного цвета, который скучно зовут ультрафиолетом.
— Веселка, — проговорил Ногтев тепло. — Так
ее звали в древности. Неужели тогда видели такую же?
— Таких данных нет, — ответил Забелин. — Эта
радуга похожа на силовое поле неизвестной породы.
Исполинская дуга уходила за пределы видимости. «Таргитай»
несло над лесом, а над холодной поверхностью мегаозера он начал постепенно
терять высоту.
Краски радуги незаметно блекли. Никто не заметил, когда
проскочили через гигантскую цветную арку. Снизу тянуло холодом, шар снижался.
Лишь когда вода сменилась каменистым берегом, «Таргитай» пошел ровно.
Ногтев уменьшил пламя, Дмитрий и Саша хищно пригнулись у
пушек. Гондола неслась над камнями, постепенно опускаясь, появилась длинная
вытянутая тень, она стремительно летела впереди, прыгая на горы-валуны, ныряя в
расщелины.
