Я не могла взять стилет с собой: мне негде было его спрятать. Но я могла захватить яд — и могла им воспользоваться.
Потому что мне в голову вдруг пришла ошеломительная идея. Наивная, но…
Но она могла сработать.
Я вытянула руку, на которой сверкал императорский перстень.
— Я желаю, чтобы меня провели на нижний ярус подземелий, — как можно холоднее произнесла я. — Я новая фаворитка императора, и я желаю видеть Церона.
Стражи нерешительно переглянулись. Я подняла бровь:
— Или мне рассказать Его Величию, как я отбивалась от людей Ширы без вашего участия и чуть не погибла?
Они вновь переглянулись. Наконец самый высокий из них решился.
— Мы тебя отведём.
Здесь не горели огни.
Полумрак — и качающийся фонарь впереди. Я следовала во тьме за проводником, стараясь не споткнуться, и снова прокручивала в голове всё, что я хотела сказать Церону.
Точнее, одну-единственную вещь.
Мой провожатый остановился.
— Пришли.
Свет фонаря озарил камеру за толстой каменной решёткой, и я едва удержалась, чтобы не шагнуть назад.
Церон лежал на самом простом ложе, пододвинутом к самой решётке. Если бы он захотел, мог бы протянуть руку между каменных прутьев и коснуться моей лодыжки.
Ни оков, ни кандалов на нём не было. И, судя по его расслабленной позе, он вовсе не чувствовал себя пленником.
— Вижу, ты наслаждаешься отдыхом, — процедила я.
Церон поднял бровь:
— Я вижу, ты научилась пользоваться своим перстнем, раз тебя сюда пустили. Что тебе нужно?
Вместо ответа я кивнула провожатому:
— Оставьте мне фонарь.
Он с поклоном поставил фонарь на землю у противоположной стены, как можно дальше от Церона, и удалился.
Когда его шаги затихли вдали, я шагнула вперёд и села на каменный пол напротив Церона.
— Я предлагаю тебе смерть.
Секунду на лице Церона не было никакого выражения. Потом он усмехнулся.
— Свежо. Не ожидал от тебя.
Я опустила взгляд вниз, на подол платья, где ждал своего часа яд.
— Император будет тебя пытать, — промолвила я. — Куда изощрённее, чем всё то, что ты собирался делать со мной в кошмарах. Я же могу подарить тебе быструю смерть. Быструю и почти без боли. Ты не представляешь, какие мучения тебя ждут…
Церон вдруг расхохотался. Мне стало жутко от этого смеха.
— Ты даже не представляешь, о чём говоришь, правда? — произнёс он. — Ты понятия не имеешь.
— Кем бы ты ни был для императора, — тихо сказала я, — он может передумать в любой момент. Вечность мук, Церон. Никто этого не заслуживает. Ты умрёшь легко — а Тень и Конте будут свободны.
Лицо Церона оставалось спокойным. Словно он знал что-то, позволяющее ему не бояться. Моё сердце забилось быстрее. Что же он скрывает?
— Ну же, — прошептала я. — Помнишь, как ты пытал Тень в его снах? Представь себя на его месте.
Церон одарил меня очень странным взглядом, будто ища что-то в моём лице.
Потом его тело едва заметно расслабилось, и он пожал плечами.
— Если ты думаешь, что я умышленно пытал Тень ночами, ты очень заблуждаешься. Проклятие действует в наших снах иначе.
— Как?
— Иначе, — повторил Церон тише. — Даже когда тебе не хочется никого пытать… даже когда ты предпочёл бы не причинять боль…
Его лицо стремительно бледнело, словно он вспоминал что-то. Что-то очень болезненное — и очень личное. Кого-то прокляли? Кого-то, кого он знал?
Церон посмотрел на меня и засмеялся:
— Ты понятия не имеешь, о чём я сейчас говорю, правда?
Он вновь выглядел хищным и опасным. Словно власть всё ещё была в его руках, словно ему достаточно было щёлкнуть пальцами — и он прижмёт меня к стене, схватив за горло, а я буду болтаться беспомощной куклой в его руках.
— О чём? — спросила я негромко. — Что ты делал с Тенью, когда приходил в его сны?
— А ты правда хочешь знать? — Церон усмехнулся. — Что ж, я скажу тебе. Проклятие направлено на то, чтобы причинять боль. Чтобы полукровка-рабыня для утех, непокорная демонесса или высший демон-соперник склонились перед тобой целиком. Чтобы разбить их душу. Чтобы уничтожить и унизить. Надеюсь, ты в полной мере успела прочувствовать это унижение.
Я сжала губы и промолчала. Церон скользнул взглядом по моим обнажённым рукам, и я почти физически почувствовала, как он представляет меня распятой на алтаре.
А потом его лицо разом изменилось.
— Но иногда случается, — задумчиво произнёс Церон, — что проклятие не задумано как пытка. Скорее, как… страховка. Когда вы союзники, когда процветание одного означает процветание другого, а выгоды неизмеримы — но слишком не хочется ставить на эту карту всё. Если можно себя обезопасить, почему нет?
— Какое счастье, что «обезопасить» себя таким образом могут лишь единицы, — ядовито сказала я. — Воображаю, что было бы, если бы проклятия не были древним, забытым и очень опасным искусством, грозящим смертью проклинающему.
Церон смерил меня взглядом:
— Возможно, мир сделался бы куда интереснее. К примеру, проклятые мной демоны подали бы мне тебя на серебряном блюде к ужину, проткнув твои запястья ножами. Мне продолжать?
Меня передёрнуло.
— Да, — ровным голосом сказала я. — Что происходит, когда проклинаешь не для того, чтобы причинить боль?
— Время от времени происходит отдача во сне. Чем мягче ты с жертвой днём, тем больше боли приходит ей в ответ, когда она засыпает. Вы снитесь друг другу посреди ада, и от тебя это не зависит. И если приказов нет вообще… год, два, три… — По лицу Церона вновь скользнуло очень странное выражение. — Эта боль делается сплошным чёрным маревом. Чем сильнее ты сдерживаешься, тем сильнее отдача.
— Тени это уж точно не грозило, — пробормотала я.
— Поэтому я и отдавал ему приказы. Умеренно, чтобы не переборщить. Безумный подручный мне точно не был нужен. — Церон фыркнул. — Кстати, что он с тобой сделал, когда ты всё-таки призналась ему в любви?
Я отвела взгляд. Церон рассмеялся:
— Нет, были и случаи, когда я призывал Тень в свой сон, чтобы сделать его ночь кошмаром. Та ночь, когда он уснул после того, как экзорцировал меня… я до сих пор не представляю, как Тень её пережил. Но обычно свои склонности я удовлетворяю… другим образом.
— Могу себе представить каким, — с отвращением произнесла я.
— Можешь.
Повисла тишина.
— Выходит, я пришла сюда зря? — спросила я в тишине.
