После того как Моника едва не погибла, Форест, снова по настоянию Хартмана, просмотрел пленки с видеокамер больницы Гринвич-Виллидж, относящиеся ко времени, когда Моника уходила оттуда в четверг вечером, за несколько минут до происшествия с автобусом.
С Форестом был его напарник Джим Уилан. Они рассматривали только что сделанные снимки молодой женщины-полицейского, стоящей на ступенях больницы. Они попросили ее встать на то самое место, где фотографировали Монику, с тем чтобы проанализировать местоположение, с которого был сделан снимок.
Форест положил на колени компьютер и распечатал снимки, потом, удовлетворенно хмыкнув, вручил их Уилану.
– Сравни их, Джим, – сказал он, показывая фото, посланное в офис Моники. – Тот, кто снимал доктора с ребенком на руках, вероятно, сидел в машине, стоящей прямо здесь. Угол обзора точно совпадает. Сначала я думал, что Джон Хартман отнимает у нас время, но теперь так не думаю. Давай все сначала.
– В четверг вечером видеокамеры больницы снимали, как доктор спускается по ступеням. На следующем кадре видно, как кто-то выходит из машины, стоящей на этом месте, и идет за ней по улице. На этом парне трикотажная куртка с капюшоном, перчатки и темные очки, что в точности соответствует описанию пожилой дамы. Но главное – то, что через пятнадцать минут камера показывает, как его машину увозит эвакуатор, потому что превышено время стоянки! Теперь мы знаем, что владелец автомобиля – Сэмми Барбер, бандит, с которого было снято обвинение в причастности к заказным убийствам.
– Оправдан он был потому, что он сам или один из его мерзких дружков угрожали присяжным или дали им взятку, – вспомнил Уилан. – Я много работал над этим делом. Хотелось бы мне придумать, как накрыть этого типа.
К ним подошла женщина-полицейский, позировавшая для снимка. Поскольку она была регулировщиком движения, то согласилась уделить им пять минут своего перерыва.
– Получилось то, что хотели?
– Еще бы, – ответил Форест. – Спасибо.
– К вашим услугам. Никогда не думала, что стану моделью. Как и любой из нас.
Помахав рукой, она ушла.
После ее ухода Форест включил зажигание.
– Даже если мы приведем Сэмми для опознания и пожилая леди его узнает, ты ведь понимаешь, что случится. А если дело дойдет до суда, что сомнительно, то адвокат раскритикует ее показания. Было темно. На нем были солнцезащитные очки. На голове капюшон. Кроме всего прочего, на углу улицы собралась толпа. К остановке подходил автобус, и люди выстраивались в очередь. Она единственная, кто считает, что доктора толкнули. Сама доктор утверждает, что это несчастный случай. Дело прекращено.
– Но если Барбер ее выслеживал, значит, кто-то ему платит. Имеет ли она хоть какое-то представление о том, кто это может быть? – спросил Уилан.
Джон Хартман упоминал Скотта Альтермана.
– Я просмотрел его досье. Он успешный адвокат. Только что перебрался в Нью-Йорк, однако около пяти лет назад преследовал доктора Фаррел в Бостоне. Он единственный, кто, по мнению Джона, имеет мотив сфотографировать доктора.
– Или нанять кого-то вроде Сэмми сделать снимок? – предположил Уилан.
– Возможно. Но куда нас это приведет? – размышлял вслух Форест. – Если это Альтерман, то он будет не первым отвергнутым парнем, который заказывает убийство женщины, его отвергнувшей. Что ж, будем за ним следить. Выясним, не числятся ли за Сэмми какие-то незаконные дела в том баре, где он служит вышибалой. Хорошо бы, если бы мы могли что-то ему припаять.
49
В субботу утром Скотт Альтерман проследовал по маршруту поездки, которую Оливия Морроу совершила в день своей смерти. Выйдя в пятницу из дома Шваба, он позвонил в агентство, которым пользовалась Оливия, и попросил разрешения поговорить с шофером, возившим ее во вторник.
Ему сказали, что шофера зовут Роб Гариган и что он на работе и перезвонит позже. Скотт поехал в свой офис, а ближе к вечеру ему позвонил Гариган.
– Как вам, наверное, сообщили в конторе, это была четырехчасовая поездка в Саутгемптон, – сказал он. – Она никого не навещала. Просто попросила отвезти ее в квартал на берегу океана, а потом к кладбищу.
Скотт был в смятении.
– Никого не навещала?
– Нет. Она заставила меня остановиться перед каким-то очень дорогим особняком. В этом квартале они все дорогие. Она сказала, что жила там в детстве – но не в этом доме, а в маленьком коттедже, который стоял на территории. Потом попросила меня поехать к кладбищу и остановиться перед усыпальницей. Правильно я сказал? Смешное слово, верно? Она просто сидела и смотрела из окна машины, и видно было, что ей очень плохо.
– Если бы вы туда вернулись, вы смогли бы показать мне дом и усыпальницу?
– Конечно. У меня хорошая память.
– Она упоминала о чем-то помимо того, что жила в этом коттедже в детстве? То есть о своих родственниках?
– Почти ничего. Казалось, ей трудно говорить. В том смысле, что некоторые люди не хотят говорить, и я всегда это уважаю. Другие любят потрепать языком, как я, например. Моя жена вечно меня упрекает, что я никак не могу заткнуться и что хорошо бы мне почаще молчать.
По дороге в Саутгемптон Скотт начал понимать, что Роба Гаригана, поделившегося с ним, вероятно, всем, что знал, нелегко будет заставить молчать оставшуюся часть пути.
– Знаете, что такое автострада Лонг-Айленд? – спросил Гариган.
– Пожалуй, нет.
– Это не автострада, это одна большая парковка, особенно летом. Парковка длиной семьдесят миль. Вряд ли вы это знали. Вы ведь из Бостона? Там у вас смешно растягивают слова.
– А я не предполагал, что так говорю. Вы считаете, мне надо научиться произносить «Ну-Яак» вместо «Нью-Йорк»? – спросил Скотт.
– Так говорят люди из Нью-Джерси, а не ньюйоркцы.
Скотт не знал, сердиться ему или смеяться. В Бернардсвиле, штат Нью-Джерси, жили восемь поколений Альтерманов. «Если бы папа после окончания Гарварда не получил работу в Бостоне, я бы вырос там, – подумал он. – Потом он встретил маму, и они поженились. Когда я был маленьким, то любил приезжать в большой дом навещать бабушку и дедушку».
После их смерти собственность семьи была продана, и на том месте построили загородный клуб с площадкой для гольфа.
«Дед с бабкой! Мои составляли важную часть моей жизни, – размышлял Скотт, отвлекаясь от болтовни шофера. – Интересно, Оливия Морроу сказала Монике, будто знала как ее настоящего деда, так и бабку. Бьюсь об заклад, тут есть какая-то связь с Гэннонами. Вот если бы разузнать все это для Моники!»
– Ничего, если я негромко включу радио? – спросил Гариган, заметив, что его не слушают.
– Это было бы здорово, – с благодарностью откликнулся Скотт.
Примерно через час они подъезжали к Саутгемптону.
