— Да, это вам не турки. Они, если верить тому, что пишут о действиях катеров лейтенанта Макарова, вовсе негодно несли ночные вахты. — отвечал минер.
К двум часам пополуночи мы возвратились на „Сынка“, которого, впрочем, едва нашли, так как в наше отсутствие матросы под руководством боцмана нарубили деревьев на острове Паданг и совершенно скрыли ими судно.
Следующий день посвятили перегону минных катеров с дрейфующего в десятке миль к весту „Крейсера“, перегрузке угля и составлению плана атаки. Решено было, что я и старший офицер „Крейсера“ с двумя катерами нападем на корвет „Бритон“, войдя в Новую гавань с востока, а старший минер на третьем катере атакует „Филомел“, но не ранее, чем услышит взрывы в Новой гавани. Кстати, его катер вооружили не шестовыми минами, а одной из четырех имевшихся на „Крейсере“ самодвижущихся мин Уайтхеда; мы решили, наконец, опробовать их в деле.
Предполагая взять с собой и зажечь в удобном месте шампунку, ее наполнили дровами и сучьями, облитыми керосином. Как только солнце село, мы подняли пары. В 10 часов вечера „Сынок“ с шампункой на буксире и в сопровождении катеров перешел в пролив между островами Св. Иоанна и там стал на якорь. Атакующие разделились и двинулись далее — два катера, мой и старшего офицера в сопровождении шампунки пошли в Новую гавань, а катер минера, вооруженный миной Уайтхеда (он, разумеется, никому не доверил бы использовать новейшее и мало освоенное орудие) — на рейд. Мишенью для него выбрали канонерку „Филомел“, как наименее важную из целей — при неудаче последствия будут менее чувствительны для общего плана.
Ночь выдалась безлунная и очень темная; мы заранее поставили на катерах фальшивый рангоут с парусами, прикрыв ими котлы и трубы.
Немного впереди „Бритона“, не доходя кабельтова до пароходов судоходной компании „Кама и К°“ с грузом опиума, стоявшего в окружении больших китайских джонки, шампунка тихо отдала якорь. Задержавшись на нем, застопорили якорный канат, имевший более полутораста саженей в длину, и тотчас подожгли горючий материал. Огонь быстро охватил палубу и мачты, стопорки у каната обрезали, и шампунка быстро понеслась по течению на джонки и пароходы.
Сняв с шампунки людей, мы прошли без шума немного далее и остановились на траверзе „Бритона“, ожидая удобной минуты. На корвете раньше всех обратили внимание на пожар. На пароходах и джонках работ не было, все спали мирным сном. На палубе „Бритона“ послышались движение и команды. Паровой катер подошел к трапу, два фалрепных фонаря моментально зажглись и так же моментально погасли, когда катер отвалил. Электрический фонарь с фор-марса осветил громадное пространство впереди и мы увидели, что шампунка успела зажечь несколько джонок и пароход, и там царил невообразимый хаос. Но чем яснее было впереди корвета, чем лучше его сигнальщики и часовые видели действие огня на судах, тем хуже они могли заметить что-либо вокруг себя и сзади. Настал момент действовать!
Я направил катер в сторону центрального каземата корвета, а старший офицер — под корму, чтобы шестовая мина пришлась около левого дейдвуда. Имея небольшое пространство перед собой из-за узости пролива, мы шли тихим ходом, не выпуская ни одной искры из трубы. Но, тем не менее, с кормового банкета раздался оклик: „Boat ahoy!“
[39]
— Ау, ау! — отвечал я и остановил машину. Часовой опять крикнул и вскинул ружье, но в этот момент шест коснулся борта, и гальванный кондуктор, повинуясь моему сигналу, замкнул цепь. Раздался взрыв. Поднявшийся столб воды еще не успел опасть, как прогремел новый взрыв — это поразил цель второй катер.
Моментально все смолкло в Новой гавани. Электрический свет погас, и среди мертвой тишины и непроглядного мрака ночи слышны были удары винтов удалявшихся миноносок и треск горящих джонок и пароходов. Уже на выходе из пролива мы услышали третий взрыв и частую и беспорядочную пальбу на рейде и поняли, что в эту минуту решалась судьба „Филомела“.
Когда с канонерки заметил пожар у Пуло-Брани и отправили туда свой катер, наши, державшиеся недалеко и наблюдавшие, пошли на „Филомел“ полным ходом.
Там, вероятно, миноноску приняли за собственный катер, почему-то возвращавшийся, и вызвали фалрепных. Старший минер, не отвечая на оклик, подошел на несколько саженей и замкнул гальваническую цепь, выпустив подвешенную под килем катера мину Уайтхеда. Но не успел он скомандовать „Задний ход!“, как шкафутный часовой сделал по нему выстрел, а затем почти мгновенно открылась пальба с канонерки из винтовок и картечниц. Громыхнул взрыв — сработала мина Уайтхеда, — и канонерская лодка стала оседать на левый борт. Но на этом дело не было закончено. Паровой катер с „Филомела“, шедший к месту пожара, заметил нашу миноноску, по несчастью, попавшую в полосу электрического света от фонаря „Пингвина“, и, осыпаемый выстрелами своих же судов, самоотверженно погнался за ней.
Одна из пуль пробила плечо нашего минера, и тот без сознания повалился на пайолы; командование катером принял унтер-офицер Рыбальченко, старший штурвальный с „Крейсера“, откомандированный временно на „Сынка“. Это был опытный служака, видавший виды за время службы, трижды ходивший с Балтики на Тихий океан и обратно. Не однажды он пил чистейшие ром и виски на Мальте и в Гобертоуне, Гонконге и Шанхае вместе с англичанами и не однажды с ними же глумился от души над французами, разбавлявшими немилосердно эти напитки водой. И теперь он смело и спокойно твердой, привычной рукой правил штурвалом миноноски, и был уверен, что не позднее как завтра так же спокойно вертеть штурвалом „Сынка“.
Имея преимущество в ходе, английский катер нагнал миноноску, и уже готов был вступить в рукопашный бой. И в этот момент Рыбальченко, оставив штурвал, бросил в противника динамитный патрон, предварительно запалив фитиль. Баковый матрос с неприятельского катера успел перескочить на миноноску и, вероятно, спасся единственный из всего экипажа. Надо сказать, британцы заслуживали лучшей участи за свою безумную храбрость и самоотверженность, и наши, наверное, попытались бы подобрать уцелевших, но теперь не время было выказывать великодушие. Не останавливаясь ни на мгновение, миноноска понеслась на условленное рандеву, выйдя из полосы света и огня с „Пингвина“ и тонущего „Филомела“.
К 2 часам пополуночи все три катера одновременно подошли к „Сынку“ и были взяты на буксир. Наш маленький караван, развив полный ход, пошел опасным каналом Филиппа в Банковский пролив, где и встретились с „Крейсером“. Командир клипера не без основания ожидал встречи с английскими патрульными судами южнее, у Анжера или Батавии. Конечно, туда уже сообщили по телеграфу о нашем набеге на Сингапур…»
IX. «Auf Deck, Kameraden, all auf Deck!»
[40]Ветер, взявший разбег от Аландских островов, разбивался о скалистые берега Волчьих шхер, покрывая гладь залива короткой, злой зыбью. Офицеры, выбравшиеся наружу из тесноты боевой рубки, кутались в шинели и бушлаты, но все равно на мостике продувало до костей. Слава Богу, подумал Сережа, что здесь, под самым берегом, волне негде разгуляться. И слава Богу, что ветер усилился только теперь, после того, как кильватерная колонна бригады береговой обороны выполнила поворот к осту, под прикрытие финского берега, и волна идет с кормы. Переход от Кронштадта при встречном пятибалльном ветре занял бы куда больше времени, и неизвестно еще, как бы дошли — даже «Чародейке», «Смерчу» и «Русалке» приходится сейчас туго, чего уж говорить о мониторах, чьи палубы почти вровень с водой. Со стороны кажется, что над волнами только башни да чадящие угольной копотью трубы…
