– И это, надо думать, не прибавило им сторонников ни во Франции, ни в Египте?
– Верно мыслите, молодой человек. – усмехнулся консул. – И тут мы подходим к сути дела, ради которого я вас потревожил…
– Ну что, Вениамин Палыч, обдумали? – осведомился Юлдашев. – Понимаю, что не оставил вам времени на размышление, но поймите и меня – дело крайне спешное. «Николай» стоит под парами в гавани, завтра с утра, крайний срок, надо отчалить. Канцлер ждать не будет!
Если вкратце, то предложение сводилось к следующему. Венечка оставляет нынешнюю должность и переходит на дипломатическую службу – советником при графе Юлдашеве, советнике главы русской делегации канцлера Горчакова на конференции в Порт-Саиде. Съезжающимся туда дипломатам и министрам четырёх держав – России, Турции, Франции и Германии – предстояло решить судьбу Суэцкого канала. Представители Британии на эту конференцию приглашены не были, что вызвало взрыв ярости в туманном Альбионе.
Огорошив собеседника такой перспективой – ещё бы, оставить флот, которым грезил всю сознательную жизнь, и избрать дипломатическое поприще! – Юлдашев предложил проветриться, совершив прогулку по улицам Александрии в коляске. Поначалу он даже хотел воспользоваться паланкином, который тащили восемь чернокожих носильщиков, но лейтенант в смятении отказался – он ещё не настолько проникся духом Востока, чтобы позволить себе ездить на людях. И скоро пожалел о своей щепетильности: коляска с трудом пробиралась по улицам Александрии, заполненным разнообразной публикой. Кого тут только не было: нищие укутанные в грязные полосатые тряпки, бродячие дервиши с глубоко запавшими, горящими фанатизмом глазами, высокомерные чиновники и турецкие редифы, оборванные египетские полицейские при дубинках и жезлах с бубенцами, женщины с ног до головы укутанные в непроницаемые покровы, спешащие по своим делам ученики медресе, уличные ремесленники и палестинские евреи, торгующие прямо на камнях мостовой… Как и вчера вечером, перед коляской русского консула расступались, но при таком многолюдье это не слишком помогало – как и не помогали крики и палки двух скороходов, бегущих впереди и расчищающих экипажу дорогу.
– И что же вы скажете?
Венечка вздохнул. Честно говоря, он всё решил сразу, стоило графу изложить предложение – и взял паузу только чтобы немного привести в порядок мысли.
– Похоже, граф, моряк из меня не вышел. Служба проходила, по большей части, на суше, в береговой артиллерии. «Хотспур» – всего лишь эпизод, причём случайный. Крест и производство в чин – это, конечно, хорошо, но я-то понимаю, что до однокашников мне далеко. Вон, Серёжа Казанков при Кронштадте и Свеаборге монитором командовал, Гревочка, барон – который месяц в Южных морях на «Крейсере». Я по сравнению с ними человек совершенно сухопутный.
– Ну-ну, не скромничайте! – консул осторожно, чтобы не показаться фамильярным, похлопал Остелецкого по плечу. – Турки ценят вас весьма высоко. Открою тайну – они даже намекнули, что были бы рады видеть вас в составе делегации. Оно и понятно – кавалер ордена полумесяца, преподнёсший им на блюдечке адмирала Хорнби, единственный, кто здесь, при Александрии, сумел потопить британский броненосец. Одно слово – Гергедан-паша!
– Что ж… – Остелецкий помедлил. – Похоже, вы не оставили мне выбора.
– Согласны?
Кивок.
…и то верно. К чему слова, если всё давным-давно решено?.. – одобрило «альтер эго».
…уж не тобой ли?..
…а хоть бы и так?..
– Замечательно. – Юлдашев явно не заметил минутной отстранённости собеседника. – Тогда заедем сейчас в одно местечко. Здесь есть превосходный парижский портной, весь дипломатический корпус Александрии обшивается у него. Закажем вам парадный мундир – на переговорах, сами понимаете, всё должно быть комильфо. Сабля к у вас есть?
– Не сабля, а палаш. – ответил Венечка. – Морским офицерам по форме положено. Только мой, к сожалению, потоп вместе с «Хотспуром». Когда мы с «Инфлексиблом» сцепились, я оставил его вместе с кортиком в каюте. А сам взял английский абордажный тесак – он в рукопашной схватке куда сподручнее. Но к парадному мундиру его увы, не нацепишь. Не так поймут.
– Вот и хорошо! – обрадовался Юлдашев. – Османский посланник прислал с утра нарочного с письмом – осведомляется, какие сабли положены русским морским офицерам. Надо полагать, хочет сделать вам презент. Изложу ему в ответном письме эту историю, он будет восторге. Только не вздумайте отказываться – на Востоке крайне чувствительны к таким моментам.
Коляска замедлила ход и остановилась. Консул поставил ногу на подножку. К нему тотчас подлетели два оборванца, желая услужить, но слуга-скороход гортанно рявкнул на них и угрожающе взмахнул палкой. Оборванцы отстали.
– Всё, Вениамин Палыч, дальше пешком. Видите, как тут узко, не протиснуться. Да и недалеко, всего квартал.
Улочка по обе стороны была сплошь забита лотками торговцев. Они стояли так тесно, что между ними не то что коляске – двум пешеходам в ряд было не пройти. Среди публики, облепившей местные «торговые точки», Венечка увидел матросов с «Хотспура», увлечённо торгующихся с местными лотошниками. Один из них, машинный кондуктор Трехалов, с широченной улыбкой на простоватом круглом лице, примерял шёлковую турецкую феску.
– На кой тебе эта дрянь, братец? – спросил Остелецкий. – Нешто бескозырка хуже?
– Бескозырка – оно конечно, завсегда лучше. – степенно согласился кондуктор. – А енту ступку я для гостинцев беру. Вот выйдет нам после войны отпуск, вернусь в родную деревню подарю сестрёнке. Ужо она порадуется!
– А жене что купишь? – осведомился консул, с интересом наблюдавший за этой сценкой. – Ты ведь женат?
– Как же, вашбродие, нельзя иначе! Жёнке взял отрезы хлопчатой камки– больно она тут хороша, и стоит недорого. Ещё висюльки купил серебряные с чернью бирюзой. Краси-ивыя! Небось, все бабы на деревне обзавидуются! А пусть знают – ерой пришёл опосля военной компании!
– Верно говоришь, Трехалов. – согласился лейтенант. Ему доставляло истинное удовольствие слушать кондуктора, особенно здесь, посреди восточного базара. – Тебе ведь и крест за абордаж полагается, а к нему жалованье на треть выше и после отставки пенсион.
– Так точно, вашбродие! – кивнул машинист. Крест – то дело особое! У нас в роду один георгиевский кавалер уже имеется. Дед мой, Егор Иваныч Трехалов, за войну с французами в восемьсот седьмом году крест получил и переведён был из драгун в кавалергарды. А как помер – крест его в нашей церкви повесили, по завещанию прародителя. Я помру – так же сделать отпишу. Пущай люди помнят!
– Правда твоя, голубчик. – сказал Юлдашев. – Вот, держи от меня, купи ещё гостинцев своим!
И протянул большую золотую монету – французский наполеондор. Кондуктор почтительно принял подарок и вытянулся во фрунт. Венечка покосился на консула с недоумением – сумма по любым понятиям была неслыханной.
