Захваченного албанца-взломщика запихнули в канатный ящик, заперли на замок и приставили матроса с карабином. Оберлейтенанта же осмотрел корабельный доктор – оказалось, ловкач-англичанин зацепил ему запястье кончиком своего потайного клинка, и к тому времени, как на рану обратили внимание, суконный рукав успел пропитаться кровью. Врач, не слушая возражений, зашил рану (пруссак скрипел зубами, пот крупными каплями выступал на побледневшем, как бумага лице) и перевязал, наложив компресс с какой-то остро пахнущей мазью. Немцу же велел выпить одну за другой две кружки горячего глинтвейна и непременно присесть – «многовато крови, потеряли, герр обер-лейтенант, будет слабость…»
Зацаренный, услыхав этот вердикт, погнал вестового в кают-компанию за плетёным камышовым стулом, и теперь фон Арним сидел на мостике, остро переживая свою неполноценность.
– Уйдёт! – Венечка направил на «беглянку» бинокль. Как есть, уйдёт, мошенник!
– Да не переживайте вы, Вениамин Палыч, никуда ваши супостаты не денутся.
Зацаренный был холоден и невозмутим, как ледяной брусок, извлечённый с ледника, где он всю весну пролежал под слоем соломы.
– Я, пока вы по вашим конференциям рассиживаете, эту гавань хорошо успел изучить. Вот и бросательный аппарат из Константинополя прислали, почитай, каждый день выходили на апробацию. Аппарат – пояснил он, – на катере сейчас стоит.
– И что?
– Беглянка ваша сейчас будет принуждена повернуть на пять румбов к весту. Там, дальше, – он махнул рукой, – под водой насыпан бутовый камень для продолжения волнолома. Коли не отвернёт, ровнёшенько на него и выскочит. А Тамаровский как раз ему наперерез и выскочит.
Тамаровский – это была фамилия офицера, командовавшего катером.
– Ворочает влево, вашбродь! – отрапортовал сигнальщик.
– Вот видите! Прибавить обороты! – скомандовал Зацаренный. – Сейчас станет от нашего катера уклоняться, тут-то мы его и сгрябчим.
Венечка словно прикипел к окулярам. Вот шхуна поворачивает, вот спешит сбросить ставшие помехой паруса. Дистанция до катера быстро сокращается… три кабельтовых… два… полтора…
– Что это? Зачем?
На носу катера взбухло плотное облачко. Секундой позже до мостика долетел негромкий хлопок.
По воде, словно камешек, пущенный «блинчиком» по глади пруда, запрыгало что-то небольшое, взблёскивающее ярко начищенной латунью.
– Промазал! – выдохнул Остелецкий. – Но как же так, команды стрелять ведь не было?
– А хоть бы и попал, так и что с того? – усмехнулся Зацаренный. – Мина-то у него практическая, без пироксилина. Мы её для опытовых стрельб используем, уже десяток раз пускали, потом вылавливали. Жаль будет, если сейчас пропадёт…
– Решили, значит, пугануть? Толково…
– Точно так-с! Видите – он ворочается от катера к нам!
Действительно, шхуна, успевшая расстаться с частью своего белоснежного наряда, поворачивалась к «Николаю» носом. Береговой бриз сносил дым назад, совершенно скрывая преследующую её миноноску.
– Я к орудию. – Остелецкий кивнул на двадцатифунтовку, стоящую на полубаке. – Велите комендорам живо подавать!
– Велю, конечно. – Зацаренный смотрел на гостя в недоумении. – Но зачем, они же и так…
– Исполняйте, сударь мой, и без рассуждений! – начальственно гаркнул Остелецкий и на одних ладонях, не касаясь, ступеней, съехал по трапу. Зацаренный проводил его удивлённым взглядом и выкрикнул команду артиллерийскому офицеру.
Первый снаряд лёг большим недолётом. Второй упал саженях в пяти под кормой (дистанция к тому моменту сократилась до четырёх кабельтовых) и паровой катер, с которого отлично видели и выстрелы и всплески от падений снарядов торопливо рыскнул в сторону – кому охота попасть под огонь своих же? Третий снаряд продырявил обвисший грот, а следующие Остелецкий с методичностью плотника, забивающего гвозди, стал заколачивать в корпус шхуны, целя в район миделя. После четвёртого попадания раздался глухой удар, над шхуной выросло облако пара, подсвеченного изнутри красным.
– Котёл рассадил! – крикнул с мостика Зацаренный. – Задробить стрельбу! Всё, никуда они не денутся!
Остелецкий отошёл от орудия к фальшборту. В трёх кабельтовых от «Николая» быстро садилась в воду разбитая снарядами – его снарядами! – шхуна. С неё в отсвечивающую красными сполохами воду прыгали люди.
– Может, объяснишь, зачем нужен был этот спектакль? – негромко, так, чтобы слышал только Венечка, спросил подошедший Зацаренный. Отличнейше ведь догоняли…
– Слово чести, Измаил Максимыч, всё объясню. Только не сейчас, хорошо? Пошли лучше боцмана с матросами обыскать это корыто. И ещё…
Он воровато оглянулся на мостик где стоял, вцепившись в поручень здоровой рукой, обер-лейтенант фон Арним.
– Там должен быть один тип – здоровенный такой, с чёрной бородой. Присмотри, чтобы наш гость его не увидел. Пусть думает, что он потонул.
– А если он действительно утоп?
– Вот и ладушки тогда.
– В странные игры играешь, Вениамин Палыч…. – недобро сощурился командир «Николая». – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Но учти: как вернёмся, я всё детальнейше изложу в рапорте.
– Излагай, только смотри, чтобы кто-нибудь лишний его не прочитал. И мой тебе совет: пиши прямо на имя светлейшего князя Горчакова, он глава нашей делегации.
– Я знаю, кто такой Горчаков. Но у меня своё начальство, морское.
– Начальство – начальством, а писать всё-таки лучше Горчакову. – настойчиво повторил Остелецкий. – Уж он, поверь, как-нибудь это уладит.
– Осаживай! – зычно крикнул баковый матрос, и упёр отпорный крюк в планширь, уже наполовину погрузившийся в воду. С мостика неуклюже карабкался поддерживаемый двумя матросами обер-лейтенант.
Зацаренный скривился – происходящее ему категорически не нравилось.
Осмотр шхуны не затянулся – не прошло и десяти минут, как она исчезла с поверхности моря. Из воды выловили троих членов экипажа, албанцев, и среди них не оказалось высокого бородатого англичанина. Зацаренный, улучив момент, сделал Остелецкому жест, означающий, что искомого человека действительно нет. Видимо, море взяло-таки своё.
Как взяло оно и другую добычу – похищенный из сейфа портфель, который до последнего момента пытался разыскать пруссак.
– Да бросьте вы это дело, герр обер-лейтенант! – устало внушал гостю Венечка. – Небось, давно ваш портфель на дне. Говорите – толстая кожа, бронзовые уголки?
Немец кивнул. Он был явно расстроен до глубины души.
– Вот видите! Не сомневайтесь, пошёл ко дну, как камень. Измаил Максимыч! – окликнул он командира «Николая», – какая тут глубина?
– Саженей пятнадцать. – донеслось с мостика. – Если надо точнее – велю бросить лот.
