– С вами всё хорошо?
Киваю, но по щекам потоком льются слёзы, и я даже слова сказать не могу.
– Может быть, присядете, посидите минутку, а я вам стакан воды налью?
– Нет, – качаю я головой, – лучше я просто куплю, что нужно, и пойду.
– Давайте я вам помогу. Что ещё у вас в списке? – Она распрямляет листочек, который я смяла в руках, и ведёт меня за собой по рядам, добирает нужные товары. Ни на шаг не отходит до самой парковки, где даже открывает мне дверцу машины.
– Спасибо вам огромное, – благодарю я её.
– Не за что. Обращайтесь, – кивает она, и мне в её глазах видится молчаливое понимание. Может быть, она, как Шелли, видит, что у меня на лице будто написано: «Кто-то у неё умер»? Или она тоже в жизни кого-то потеряла?
Оставшись одна в машине, снова достаю телефон, прокручиваю список контактов. Вот наконец номер Шелли. Нужно маме перезвонить, друзьям, Сэму. Но потом, а сейчас я хочу поговорить с человеком, который меня поймёт.
Шелли берёт трубку на втором гудке.
– Тесс, привет, как дела? – говорит она своим бодрым, энергичным голосом. Так и представляю её, стоящую на пороге моего дома в понедельник.
– Мне показалось, я видела Марка, – почти реву я, в какой-то момент всё-таки начиная всхлипывать.
– Ох, Тесс, – говорит она, немного помолчав.
– Я зашла в магазин, а там… Клянусь, это он был. Он скрылся из виду за стеллажами, а когда я добежала до следующего ряда, он как сквозь землю провалился.
– Со мной так тоже бывало, – утешает меня Шелли. – Мимо пробежит светловолосый мальчишка – и я пошевелиться не могу. И сейчас ещё бывает. Когда совсем этого не ожидаешь.
– У тебя было так, что ты за кем-то гонишься, цирк какой-то устраиваешь?
– Нет, не было. Но ведь Дилан умирал у меня на руках, и да, было очень тяжело, но я с сыном так вот простилась. А ты не смогла проститься. Так что с тобой естественные вещи происходят. Нет ничего странного в том, что тебе мерещатся дорогие тебе люди, которых больше нет. Ты такое пережила – было бы странно, если бы не виделись.
Киваю, вытирая рукой щёки.
– Спасибо тебе. И прости, не хотела на тебя всё это вываливать.
– Что ты, хорошо, что рассказала. И что мне подумала позвонить…
– Я поеду тогда.
– Может, потом, когда в голове всё уляжется, позвонишь и мы это всё толком обсудим?
– Позвоню, ладно. Спасибо, Шелли.
Нет, я видела не тебя. Ты умер. Прочно схватившись за эту мысль, я выезжаю с парковки и еду домой.
Вечером мы с Джейми играли в настолку, ели спагетти болоньезе под тихий шепот радио. Может, я и не вскакивала танцевать под любую попсу, как раньше, но уже что-то. А учитывая события в супермаркете, можно собой гордиться.
Когда целовала Джейми на ночь, попросила у него прощения, что наорала за разлитое молоко.
– Всё обязательно наладится.
Я сказала ему это с чувством. С искренней верой в то, что говорю.
Это Шелли меня ободрила? Даже не столько утешив – поняв. Дав мне почувствовать, что меня понимают, как раньше ты. Или дело было в Джейми? В злой вине, что срываюсь на него, а он привык и даже не замечает? Или, может быть, таблетки заработали? Всё вместе, наверное, в совокупности. А в результате мне стало легче. Не отлично, не хорошо – легче.
Конечно, я ещё не знала тогда, что толку никакого. Наступила пятница, к нам заявилась Дениз с твоей работы, и что я приняла эти таблетки, что я планы настроила – всё коту под хвост. Снова я оказалась на дне отчаяния.
Глава 12
Пятница, 23 февраля – до дня рождения Джейми 44 дня
Сегодня в воздухе почудился первый отзвук весны. Ветер, веющий по полям вдоль дороги от школы, уже не так колюч, да и солнце уже не спешит садиться. Не сразу поэтому я замечаю, что на кухне воцарились сумерки, что свет сдался тени, и Джейми по ту сторону обеденного стола почти не видно. Встаю, щёлкаю выключателем, щурюсь от внезапно яркого света. Джейми, кажется, и не замечает, что что-то изменилось.
– Не хочешь кушать? – спрашиваю я, бросая взгляд на его тарелку.
Он отрицательно качает головой.
Я, как обычно, наготовила чересчур много пасты. Забыла, что она сильно разбухает. Мы едим-едим, а дна тарелок не видно. Потому что есть для нас теперь – значит осуществлять процесс поглощения пищи. Мы едим, чтобы не умереть. Ни у соуса, ни у фарша нет вкуса, каждый кусок щедро приправлен горем. Джейми, мне кажется, то же чувствует. Не помню, когда в последний раз он съел больше двух ложек.
– Ладно, тогда в туалет, чистить зубы и книжку на ночь, – хлопаю я в ладоши, будто всё у нас как обычно, будто кто-то в это верит.
Джейми как сидел, так и сидит, голову опустил, уставился на руки. В глазах слёзы, губы дрожат. Ему так горько, что мне почти физически больно. Как хотелось бы забрать его горе себе, закрыть его, как щитом.
– Я тоже по папе скучаю, – шепчу я.
Расскажи ему что-нибудь, Тесси.
На какое-то время задумываюсь.
– А помнишь, мы тебя в Лондон возили, на акул в аквариуме смотреть? – спрашиваю я. – Тебе было четыре годика. Летом дело было, перед тем как ты в садик пошёл. Мы с тобой покатались на железной дороге, такой день был особенный. И на двухъярусном автобусе проехались, – улыбаюсь. – Мы поднимались по лесенке, а он поехал, а ты ещё так хотел впереди сидеть, даже попросил папу, чтобы он уговорил других пассажиров поменяться местами. И мы поехали… в… – Не могу больше ни сказать, ни вспомнить: на подъезде к дому скрипит гравий. Это уже не шаги, это кто-то приехал на машине. Следом хлопает дверца, этот звук ни с чем не спутаешь.
Джейми поднимает голову, в глазах уже не слёзы, а ужас.
Как долго, Марк, мы боролись с его застенчивостью. На драмкружок этот его записали, который он терпеть не мог, чтобы поувереннее стал.
Не стал.
Но что-то у него получалось, правда? Помнишь, на Рождество перед всей школой, перед всеми другими родителями стишок прочитал? Его ещё директриса Банбридж отметила золотой звездочкой.
Как такое забудешь, ты рядом сидела, рыдала.
Я сыном гордилась, что такого? В той старой школе он бы ни за что ничего читать не стал.
А я тебе говорил, не зря переехали.
Переехали, да теперь толку-то. Джейми стал ещё застенчивее, чем раньше, а у меня сердце кровью обливается его ещё как-то дополнительно мучить.
– Давай, беги наверх, начинай читать, а я посмотрю, кто к нам пришёл.
В дверь легонько стучат, и Джейми бросается наверх. Раз – и след простыл. А я включаю свет в прихожей, тяну дверь на себя.
