– Джейми живой, – шепчу я вслух, чтобы убедить не только Сэндлера, но и саму себя.
Поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на стискивающую живот боль и давящее головокружение.
– ДЖЕЙМИ! – ору я. – ДЖЕЙМИ.
– Ваша мама здесь не просто так, – повышает голос Сэндлер, перекрывая низким баритоном мои вопли. В подобных случаях, – продолжает он, когда я замолкаю, – фактам, идущим вразрез с бредовыми идеями, ищется объяснение, что вы сейчас и демонстрируете. Вы не обращаете внимания на не устраивающие вас обстоятельства, делаете их частью бредовой картины, и так происходило с вами всегда, когда вам приоткрывалась правда. Поэтому вы и перестали общаться с мамой, братом, подругами из Челмсфорда. Со всеми, по сути, кто знал о смерти Джейми. Всякий раз, когда вы вплотную подходили к тому, чтобы понять, что случилось с вашим сыном, вы переживали приступы избирательной амнезии.
– Нет. – Я качаю головой из стороны в сторону. – Мама, – я поворачиваюсь к ней, такой хрупкой передо мной, – прошу тебя, пожалуйста, что бы они тебе ни рассказывали, как бы ни угрожали… – Я всхлипываю, в горле комок. – Просто скажи, что это неправда. Ты с нами жила после похорон. Ты видела Джейми.
Мама кивает, и на мгновение мне кажется, что сейчас она меня поддержит.
– Я слышала, как ты сама с собой разговариваешь, – говорит она, – надо было спросить, но тебе было так тяжело. Ну что же, что в этой привычке за беда – так я подумала, не знала же, что тебе видится Джейми. Я позвонила волонтёрам, пусть бы тебе было с кем поговорить. Не надо было мне уезжать. Прости меня.
– Я ждала, когда ты наконец уедешь, – мямлю я. – Джейми так много в комнате прятался. Пока ты с нами жила, мы даже горевать нормально не могли, что он, что я.
Мама тянется вперёд, сжимает мне ладонь.
– Но ведь и Джейми тоже умер.
– Да почему ты ВРЁШЬ? – кричу я. Мама отшатывается, вся сжимаясь в стуле, будто я агрессивный сумасшедший, но меня не остановить. – Как ты можешь такое говорить?
– Когда у человека галлюцинации, часто имеется какая-то зацепка, – продолжает Сэндлер уже спокойнее, а сам садится в кресло напротив, – подсказка, благодаря которой можно понять, что это именно галлюцинация. Вот чем мы с вами сейчас займёмся, Тесс. Вспомните Джейми после катастрофы. Вы сами говорили, сын с вами почти не общается. А до трагедии ваш любимый сын вёл себя так же? Вспомните о событиях последних нескольких недель. Отыщите зацепку, некий знак, с помощью которого ваше сознание сможет понять: перед вами не реальность, а галлюцинация, психотическое видение, вызванное к жизни болью утраты.
Качаю головой – отрывистыми движениями из стороны в сторону, отчего в глазах всё нечётко. Хочется закрыть уши руками, заорать, звать Джейми, но у мамы лицо мертвенно-бледное, а по щекам бегут слёзы, как у меня.
– Зачем ты так со мной? – спрашиваю я её.
Она глотает, хочет что-то сказать, но Сэндлер поднимает руку.
Свидетельство о смерти лежит у меня на коленях. Смахиваю его на пол.
– Такие подделать раз плюнуть. Ну если знать, к кому обратиться. – Сама не знаю, правда это или нет, но ведь как иначе-то? Это же бумажка, только и всего. Ничего особенного.
– Тесс? – Сэндлер подаётся вперёд, локти упирая в колени.
– Да нет ничего. Я сердцем чувствую, что Джейми… Джейми… – Слова звучат в моём сознании, но застряли, как пакетик с чипсами в сломанном автомате, ни туда, ни сюда, вот бы кто подошёл и пошатал.
Перед глазами проплывает лицо Джейми. Глаза, такие красивые, широко открытые, печальные и такие голубые. Представляю, как он сидит на полу гостиной и режется в «Плейстейшн». Сосредоточенный весь, а языком шатает туда-сюда передний молочный зубик – сегодня он наконец выпадет?
И меня накрывает дурнота. Выражение лица у меня, видно, меняется, потому что Сэндлер кивает и подаётся ещё ближе, оказываясь уже на самом краешке стула.
– Распутывайте, Тесс, распутывайте. В чём тут дело?
– Зуб, – шепчу я. – У Джейми зубик шатается. Он едва-едва держится… И так несколько месяцев.
В глазах словно стена из слёз. Слышу в ушах напевный вопрос Джейми:
– Мамочка, а если у меня зубик выпадет, когда я во Франкфурте буду с папой, мне зубная фея даст фунт или евро?
Я склоняюсь, закрываю уши руками, и в комнате становится тише, но всё тем же потоком идут воспоминания, которые бы мне так хотелось забыть.
Всё это время Джейми качает зубик языком, с самой трагедии, тот же зуб, а он всё не выпадает. Моё тело наполняют мрак и холод, будто я прыгнула в чернейшее ледяное море. На волю вырываются и другие воспоминания. Вот я стою в тапочках, машу, улыбаясь, Марку в сером джемпере, пока он отъезжает от дома. А на заднем сиденье мой сын с непослушными светлыми кудрями, одетый в любимую футболку «Ливерпуль», отчаянно машет мне.
А вот Джейми у себя в комнате, на постели лежит открытым новый рюкзак. Тот самый, что я потом не могла найти. «А в Германии очень холодно?» – спрашивает он, разглядывая толстый джемпер, будто пытаясь отыскать ответ в шерстяной подкладке.
А вот дождь стучит по витражам, крепко сбитым деревянным скамьям. Мои глаза прикованы к побитому кафелю, брат крепко стискивает ладонь, а я силюсь справиться с порывом не поднимать глаз, не смотреть на гроб – гробик, – крошечный на фоне твоего.
– Вот и ключ, Тесс. – От звука голоса Сэндлера воспоминание разбивается вдребезги. – Зуб. Вы же у него не спрашивали про него?
Качаю головой.
– Мне кажется, вы где-то в глубине души понимали, что Джейми тоже погиб в катастрофе.
– Не понимала, – выкрикиваю я.
– Я побеседовал с Дениз и Шелли, с вашей мамой, – кивает он на неё, бледную, тихую, всю сжавшуюся в кресле. – Вы очень аккуратно старались с ним не заговаривать в их присутствии. И так до самого конца, когда психоз усилился и держать ситуацию под контролем уже не получалось.
Из глаз падают слёзы. Вся дрожу. Живот болит.
– Да как же это так? Не может быть… не может быть.
– Вы же тоже должны были лететь во Франкфурт с Марком и Джейми? Помните? Дениз мне сказала, что бронь снимала в последний момент. Почему вы так и остались дома?
– Паспорт истёк, – шепчу я, – а я обнаружила за пару дней до отъезда. Я уже было собралась идти в паспортный стол в тот же день, новый брать, но Марк сказал, что не стоит. Знал, что летать ненавижу. Назвал это «Мужским приключением». А я… я так обрадовалась. Господи, малыш, бедный мой малыш.
Горло перехватывает спазм, я обрушиваюсь на пол. Лучше бы я поехала с вами. Была со своей семьёй. А я была отдельно. Вы умерли, а я осталась жить.
Марк, я потеряла вас обоих.
Глава 64
Медсестра дала мне успокоительного. Как пузырём обволокло оно мои мысли, но мне бы не тишины – мне бы забвения.
