– Но я про ребеночка еще хотела узнать. Про нашего с Алешей. Будет ли? Нет?
– Коли ты ребенка удумала рожать, то лучше поберегись. Себя пожалей, гадание не только золото, силы жизненные вытягивает. А на это дело много сил и выносливости надобно. Себя пожалей, коли меня не жалко.
– Тебя-то что жалеть? – всхлипнула императрица.
– Так случись с тобой что, слуги твои меня точно капусту изрубят или огнем пытать станут, случится же непременно. Семейная в тебе болезнь, тяжелая очень, оттого и трудно тебе будет рожать.
– Но что же делать?!
– В другой раз пущай он один ко мне приедет, такому ладному казаку ничего от нашей ворожбы не сделается, а вот ты…
– Не изрубят тебя, пальцем не тронут, Леший, ну помоги, верю в тебя, как ни в кого еще не верила. Я прикажу, так тебя никто не посмеет тронуть. Дай еще хоть разик заглянуть в твое зеркало. Дай лицо своего дитяти узреть.
– Пойдем уж, Лизонька. Он все сказал, да и светает уже. – Разумовский поднял государыню и повел или, скорее, потащил ее к выходу. – Отдохнешь на постоялом дворе, а я в другой раз заеду и все узнаю. Все, что прикажешь.
– Но я?! – Императрица попыталась кинуться к, казалось, снова замерцавшему в ответ на ее невысказанные вопросы зеркалу, когда колдун вдруг схватил его и одним движением выплеснул воду на пол.
Глава 3. Ночные кареты
ДОЛЖНО БЫТЬ, ДОЖДЬ прошел. Во дворе на дорожках стояли лужи. Не желая, чтобы Елизавета промочила ноги, Алексей Григорьевич на руках донес ее до кареты, над трубой которой был заметен голубоватый дымок. Из кареты поспешно выскочили, должно быть, забравшиеся туда отдохнуть и обогреться возле маленькой каретной печки офицеры свиты. Впрочем, к чести императорских сопровождающих, молодые люди, по всей видимости, отдыхали по очереди, и пока четверо мирно кемарили в господской карете, двое несли вахту, прячась под навесом для сена. Хотя кто сказал, что те, что были в карете, там бездельничали? Кто-то ведь должен был печку топить в отсутствие Елизаветы и Разумовского. Во всяком случае, и те, и другие сразу же выбежали навстречу господам, распахнув и калитку, и дверь кареты, и, разумеется, опустив крошечную лесенку в две ступеньки.
КАК И БЫЛО УГОВОРЕНО заранее, затемно с постоялого двора навстречу императрице выехала другая карета, в которой на мягких диванах, обтянутых лионским полосатым бархатом, сидели придворная дама Мария Семеновна Чоглокова
[12] и одетый в дорожный кафтан Разумовского сопровождающий ее Иван Иванович Бецкой
[13]. Высокий и статный Бецкой в темном, плохо подходившем ему, парике играл роль Алексея Григорьевича, зато Чоглокову вполне можно было впотьмах перепутать с государыней.
На постоялом дворе стража факелов не зажигала, так что если кто-то и приметил Чоглокову с Бецким, быстро проскользнувших, он – через центральный вход, она – через отдельный, то во дворе разглядеть их лица не было уже никакой возможности. Когда таинственные пассажиры заняли свои места, стража позволила себе воспользоваться факелами.
До указанной на карте развилки, на которой следовало дожидаться прибытия кареты императрицы, было часа полтора, тем не менее, выехав на главный тракт, карета вдруг неожиданно остановилась.
– Что случилось? – Иван Иванович ободряюще стиснул похолодевшую от страха руку спутницы.
– Оставайтесь на местах, – тихо скомандовал ехавший справа от кареты начальник караула Домашев, – к нам приближается другая карета.
Действительно, впереди четко различались огни факелов.
– Мы же не могли опоздать? – смутился Бецкой.
– Возможно, они выехали пораньше и не стали ждать на дороге, – предположила Мария Семеновна. – Мне кажется, что в любом случае нам следует выйти из кареты и встретить Елизавету Петровну, как это предписано этикетом.
– Спешиться. Выходите, – выдохнул начальник стражи, – если это не они, будет случайным ночным путникам ноктюрн-загадка, кого тут так встречают. Теперь карет у у же можно было разглядеть, ее сопровождали шестеро конников с факелами.
Стражники выстроились перед Чоглоковой и Бецким, заставив их почти что сойти с натоптанной дороги, так что Мария Семеновна по нечаянности вступила расшитым мелким бисером сафьянным сапожком в раскисшую землю, неприятно. Кутаясь в теплую пуховую шаль, статс-дама с тревогой наблюдала за приближающимся экипажем. Ближе, ближе, как жалко, что в такой темнотище не разглядишь лиц! Карета, четыре лошади, неприметные дорожные одежды сопровождающих. Если бы эта встреча произошла утром, хотя бы на рассвете, не было бы так жутко. Когда до кареты осталось метров десять, стало понятно, что это не свита Елизаветы Петровны. Чужие. Стража плотнее сомкнулась перед дрожащими от осеннего холода Бецким и Чоглоковой, и без того идущие шагом лошади замедлили ход, сопровождающие с обеих карет обменялись между собой незначительными репликами. Мария Семеновна вздохнула, наблюдая как мимо них медленно проплыла желтоватая в свете факелов карета, из которой выглядывала, немало удивленная ночной встречей, девочка лет четырнадцати. Встретившись глазами с Марией Семеновной, она, должно быть, что-то крикнула, махнув платком. Но в следующее мгновение юную путешественницу заслонил едущий сбоку от кареты охранник.
Немало удивленная и заинтригованная произошедшим, Мария Семеновна только теперь заметила, что ее изящные сапожки промокли. Подав руку Бецкому, она поднялась в карету и села на свое место.
– Представляю, что подумала о нас эта юная особа, – рассмеялся Иван Иванович.
Мария Семеновна была подавлена. Что кричала незнакомая девочка? Кто она такая? Был ли в карете кто-нибудь из взрослых? В таком возрасте девчушку должны были сопровождать родственники или хотя бы служанка. Впрочем, не исключено, что они спали, в то время как девица маялась бессонницей.
– Девочку везли в сторону столицы. Хорошо вооруженная охрана и при этом без гербов? – должно быть, уловив настроение своей спутницы, первым заговорил Иван Иванович.
– Мне кажется, что разумнее было бы остановить этих господ и расспросить их, кто они и куда следуют, – неуверенно начала Чоглокова.
