К слову, все подружки Екатерины Алексеевны обожали конные прогулки, у каждой была своя любимая лошадка, так что любая из фрейлин могла, не вызывая подозрений, проникнуть в конюшню и подсыпать отравы в кормушку.
Глава 25. Черная оспа
В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ встреча Степана с Екатериной произошла только через полгода, весной великий князь Петр Федорович неожиданно для всех заболел черной оспой. Ушаков требовал выяснить, каким образом зараза проникла во дворец, но снова ничего не удалось обнаружить. Медики заперли умирающего цесаревича в его спальне на три дня, которые больной должен был провести там без еды и воды, и только после этого было разрешено приступить к его лечению. Все вещи, находящиеся в комнате Петра Федоровича, полагалось сжечь. Разумеется, цесаревич мог купить какую-нибудь безделицу на базаре, ее могли принести ему в подарок, но факт остается фактом, установи Шешковский причину заражения, можно было бы начинать следствие, вызывать свидетелей, выбивая из них показания. А тут глухое дело.
Узнав о том, что супруг Екатерины Алексеевны при смерти, Шешковский примчался во дворец, загоняя коней. Страшная мысль, что он больше никогда не увидит Фредерику, стучала в сердце набатом. Заливаясь слезами, следователь наконец добрался до Летнего дворца на Мойке и, сунув под нос заступившему ему дорогу стражнику открывающий все двери в империи приказ от Ушакова, влетел во двор и, быстро пробежав до крыльца, за которым начинался малый двор, оказался перед запертой дверью спальни цесаревны.
Впрочем, дежурившая в приемной девица Балк успокоила молодого человека, оказалось, что Екатерину Алексеевну держат взаперти исключительно для профилактики. И вообще во всем дворце заболел пока что один только Петр Федорович.
Несколько дней Шешковский крутился возле покоев больного цесаревича, делая вид, будто бы сильно занят, а на самом деле поджидая, когда строгие статс-дамы выпустят Фредерику. Ее подержали на карантине ровно три дня, после чего осмотрели и, поняв, что великая княгиня совершенно здорова, оставили в покое.
Теперь в Летнем дворце не устраивались балы и маскарады, Екатерина молилась в церкви, дежурила у дверей покоев мужа, ожидая вестей, или гуляла по Летнему саду в сопровождении фрейлин и собачек.
Заметив Шешковского, цесаревна подозвала его к себе, и молодой человек с готовностью присоединился к компании.
– Вы думать, болезнь Петра Федоровича не есть случайность? Вы кого-нибудь подозревать? – Голос цесаревны дрожал, в больших карих глазах стояли слезы.
– Вы его очень любите? – спросил Степан, в то время как дамы деликатно отстали от них на пару шагов.
– Не говорите вздор. Разумеется, я люблю своего мужа и верна ему. – Екатерина смерила Шешковского высокомерным взглядом.
– Вы не обратили внимания, быть может, в последнее время у Петра Федоровича появлялось что-нибудь новое в гардеробе? Или оружие, подзорная труба, книга? Он не принимал подарков? Не говорил о какой-нибудь находке? В последние дни он ничем таким не хвастался?
– Гардеробом Его Высочества занимается гардероб-мейстер. Их у него четыре. – Екатерина задумалась. – В основном он носить прусский мундир, так что я… у него много немецкого оружия, шлемы, шпаги. Король Фридрих недавно присылал ему… вы думаете? Впрочем, не может быть, Петр в открытую называет себя солдатом Великого Фридриха. Удар пришел с другой стороны.
Пораженный умом цесаревны, Степан остановился, какое-то время глядя в ее ясные глаза.
– Вы правы. – В этот момент больше всего на свете ему хотелось просто обнять эту непостижимую женщину.
Заметив его тоскующий взгляд, Екатерина густо покраснела и, прикрывая пылающее лицо веером, пошла дальше.
В тот день Шешковский опросил фрейлин, стараясь не выделять Долгорукую и Кошелеву, а также офицеров потешного взвода, с которыми в последнее время цесаревич отрабатывал взятие крепости. Он даже сделал попытку осмотреть сложенные далеко в поле вещи Петра Федоровича – мебель, гардины, книги, оружие, словом все, что нашлось в его комнате. Но вовремя оказавшийся поблизости Толстой
[87], с невероятной для его комплекции ловкостью, успел схватить Степана за шиворот и отбросить его в сторону.
– Совсем сдурел со своим Ушаковым?! Жизни не жалко?!
Он был прав, так что Степан только и мог, что пристыженно кланяться своему нежданному спасителю, проклиная себя за дурость.
На уничтожаемые огнем вещи он мог разве что посмотреть, провожая печальным взглядом дорогущую английскую табакерку, мелкоскоп и женскую изящную голубую шаль с павлинами. Быстрее быстрого огонь пожрал приготовленные ему жертвы, уничтожив улики.
Петр Федорович поправился, но теперь его лицо бороздили уродливые следы, оставленные на нем болезнью. Степан радовался уже и тому, что Фредерика (оставшись наедине со своими мечтами, молодой человек продолжал называть ее так) не заразилась опасной болезнью. Правда, теперь она должна была влачить свое существование рядом с изуродованным мужем, но…
Переписывая показания фрейлин, Степан неожиданно пришел к выводу, что для выполнения его новых обязанностей ему просто необходимо вникать в отчеты, составленные ушаковскими слухачами, следящими за великим князем и великой княгиней. При малом дворе находилось несколько скрытых от глаз каморок, в которых день и ночь трудились невидимые глазу писцы, фиксирующие каждое слово, каждый вздох молодой четы.
С замиранием сердца Степан приступил к изучению сих трудов, покрываясь потом всякий раз, когда писарь записывал реплики цесаревны, предчувствуя тот горький миг, когда нескромный шпион начнет передавать амурное воркование Фредерики с Петром. Он начал читать с момента, когда Ангальтцербстская принцесса и ее матушка только-только приехали в Россию. Поначалу женщины разговаривали исключительно на немецком. Но в отчете указывалось, что принцесса прилежно занимается, уча русский. Затем в репликах Фредерики стали проскакивать русские словечки и даже целые фразы. Ее Высочество разучивала их и затем тренировалась на прислуге и пришедших навестить ее гостях. Степан добрался до свадьбы и не смог продолжить чтения отчета о первой брачной ночи, пока не выпил изрядное количество холодного кваса, после чего разделся, заставив слугу облить себя холодной водой.
Успокоившись таким образом и накинув на голое тело теплый шлафрок, заранее содрогаясь, следователь перевернул страницу. Страх и ужас, в спальной девушки его мечты в первую брачную ночь ровным счетом не происходило ничего такого, за что можно было бы краснеть и при его-то слабом здоровье лить на себя холодную воду. Молодой супруг был пьян и, поболтав о придворных обычаях при дворе короля Фридриха, заснул, должно быть, прямо в мундире и сапогах.
