Шешковский тут же надавил на Дашу Гагарину, нежно проворковав ей на ушко, что та обязана внушить Екатерине Алексеевне отвращение к этому новому хлыщу, и та честно начала пилить свою венценосную подругу, морща носик при одном упоминании имени Салтыкова, но цесаревне, по всей видимости, было наплевать на мнение своей фрейлины. Сергей Васильевич обычно приходил на ее половину в компании весельчака Льва Нарышкина, который всех смешил и развлекал. Узнав, что Чоглоков сочиняет песни по любому поводу, Сергей начал специально просить того написать новую песенку, давал тему, после чего Николай Наумович надолго уходил куда-нибудь в сторонку, забывая даже о том, что ему поручено приглядывать за гостями великокняжеской четы. Мария Семеновна тоже не стремилась особенно следить за ними, так как была на сносях, и мысли ее витали совершенно в иных кущах.
Так, Чоглоков писал песни, которые после они разучивали на два голоса с Нарышкиным. А наглый Салтыков без помех признавался в любви Екатерине Алексеевне.
Несмотря на то, что двор был далеко, Шешковский наладил пересылку сообщений таким образом, что отчеты поступали чуть ли не ежедневно. Все осведомители, которым было приказано не сводить глаз с великой княгини и Салтыкова, в разных вариациях говорили об одном и том же, Екатерина Алексеевна явно увлечена симпатичным камергером. «Почем вы знаете, может быть, мое сердце занято в другом месте?» – передавал шутливый ответ цесаревны князю подающий им кофе лакей.
Как же другим, никогда прежде Степан не был так близко к краху, как в это проклятое лето. Екатерина словно расцвела рядом с куртуазным кавалером, совсем другое дело было с Чернышевыми, определенно, ее сердце начинало усиленно биться именно при приближении Сергея Васильевича. Все это отягощалось еще и тем, что великий князь опять влюбился в одну из фрейлин, то есть его совершенно не интересовало, что происходит с его законной половиной, а призванные присматривать за Екатериной статс-фурии вели себя так, словно им глаза и уши кто-то сургучом залепил.
Ну, ладно, Мария Семеновна – что спросишь с беременной женщины, но ее благоверный? Счастливый тем, что Нарышкин ценит его как пиита, пригласил компанию придворных на свой остров для охоты. Компания поехала небольшая, Екатерина села в лодку, которой управлял Салтыков. Опасное сочетание, учитывая то, что на остров удалось пробиться лишь одному осведомителю Шешковского, а именно камер-лакею великого князя, французу Александру Брессану
[111]. И то не в лодку, а только на остров! Тем не менее отчет был предельно сух, и выводы напрашивались сами собой, несмотря на то, что лодка великой княгини все время была на виду, и коварный Салтыков не мог приступить к делу без риска быть тут же убитым или, по крайней мере, арестованным. Однако никто не мог помешать ему обрисовать цесаревне разработанный им план их тайных встреч. Когда Сергей Васильевич на руках вынес Екатерину из лодки, осведомитель успел услышать, как она произнесла: «Я не могу помешать игре вашего воображения, князь». О, эта фраза говорила о многом. Тем не менее Салтыков не остановился, а, желая упрочить свой явный успех, стал показывать на других придворных, как бы в шутку прося Екатерину Алексеевну сравнивать их и его. Осведомитель особенно нажимал на то, что делал он это настолько тонко, что цесаревне не оставалось ничего иного, как признавать его несомненное превосходство над всеми остальными.
Позже они уединились во время конной прогулки, вдруг исчезнув из поля зрения наблюдателей. Впрочем, по возвращению осведомитель утверждал, что прически и одежда обоих оставались в полном порядке, да и отсутствовали они не более чем полчаса, в то время как все остальное время их можно было видеть, скачущих рядом.
Положение показалось Шешковскому угрожающим, и он приказал Брессану припугнуть «голубков», что тот и сделал, передав Салтыкову, будто бы Его Императорское Высочество сказал в своей комнате: «Сергей Салтыков и моя жена обманывают Чоглокова, уверяют его, в чем хотят, а потом смеются над ним». Сама мысль, что их могут поймать, заставила Сергея Васильевича немного умерить свой пыл. А узнавшей об опасности Екатерине умолять его быть впредь осмотрительнее. После чего она даже сказалась больной и сидела какое-то время в предоставленной ей палатке, не смея оттуда носа высунуть.
Пару дней после «выздоровления» великой княгини никто не видел Салтыкова и Екатерину вместе. Мало того, явно для отвода глаз князь вдруг начал ухаживать за Анной Шафировой
[112], камеристкой цесаревны и младшей сестрой новой пассии великого князя Марфы
[113]. Впрочем, сравнив портрет невзрачной Анны с Екатериной, Шешковский утвердился во мнении, что это не что иное как отвлекающий маневр.
По возвращению двора в Ораниенбаум Екатерина Алексеевна по-прежнему была бодра и весела, целый день разъезжала в мужском платье и почти не слезала с лошади. На что императрица выругала Чеглокову, говоря ей, что до тех пор, пока великая княгиня сидит в седле на мужской манер, детей у нее точно не будет. На что беременная и оттого несдержанная Мария Семеновна ответствовала сестре, что детей у Екатерины Алексеевны не будет совсем по другой причине, и в запальчивости даже сказала по какой.
Глава 37. Искус
С ЭТОГО МОМЕНТА над Фредерикой снова завис дамоклов меч. И Шешковский совсем было уже собрался к ней в Ораниенбаум, но в этот момент Брессан сообщил, что императрица повелела немедленно выезжать в Кронштадт на открытие канала Петра I.
В то время, когда Екатерина с мужем участвовали в церемонии, Брессан по заданию Чоглоковой отправился в Ораниенбаум, дабы отыскать там какую-нибудь симпатичную сговорчивую бабенку. Выбор пал на вдову художника Грота
[114]. Опытная, знающая, что нужно мужчине в посте – ли, женщина – вот что нужно закоренелому девственнику для раскрытия своих мужеских качеств, должно быть, решила Ее Величество. Понимая степень ответственности, Брессан тут же приставил к вдовушке горничную, которая должна была докладывать ему обо всем, что произойдет между чаровницей и цесаревичем. Но не происходило ровным счетом ничего. Великому князю было решительно плевать на женские чары, и в результате соблазнительница потерпела сокрушительное поражение.
Должно быть, понимая, что после такого афронта второй раз можно и не подняться, Чоглокова, которая только что разрешилась от бремени, взялась за Екатерину Алексеевну.
