– Как же не подначивал, когда сам же соблазнял в кофе добавить, – Тодеуш приложил к больной голове мокрое полотенце, но облегчение не настало.
– Это он мне послание через тебя отправил. Мол, доложи Шешковскому, что я его уважаю и на месте Шувалова вижу. Вот что он хотел передать. Ну и, разумеется, просьбу, в случае, коли политика поменяется, не забывать горемыку. А то вишь ты, пока мы с тобой, друг ситный, в России на золоте кушаем, бедняга Санчес в своем захудалом Париже из-за интриг подлых людишек, может быть, с голоду помирает.
– Хорошо, коли так. – Бревде задумался. – Мышьяк у меня, если что, найдется.
– Ага, и кофе ты варить умеешь, – закончил за него Степан. – Нет уж, пущай пока что живет, не ко времени мне пока что в начальники, – сказал и задумался. – А когда ко времени-то будет?
Глава 44. Падение Апраксина
ВЕСНОЙ ФЕЛЬДМАРШАЛА АПРАКСИНА отправили командовать армией. Перед отправкой Бестужев вызвал его к себе на совещание. Покинув великого канцлера, Степан Федорович заехал к себе домой и, велев кучеру не распрягать и ждать его, поднялся наверх к жене и дочерям. Через четверть часа не смеющий отлучиться от своего места кучер увидел, как Степан Федорович возвращается в компании старшей дочери княгини Елены Куракиной, гостившей в это время у родителей.
Тяжелая карета тронулась с места, и шестерка лошадей поволокла ее мимо Мойки к Летнему дворцу.
Когда карета остановилась, вышедший первым отец подал дочери руку, и та с готовностью оперлась на нее. Роскошная красавица, она распахнула шубу, точно крылья распустила, и теперь не шла, плыла вслед за сразу же состарившимся батюшкой, навстречу своей новой судьбе. А судьба уже поджидала ее в одной из комнат дворца. Петр Иванович Шувалов давно уже положил глаз на раскрасавицу княгиню Куракину, и теперь великий канцлер пожелал, чтобы Апраксин осуществил мечту генерала-фельдмаршала и отдал тому дочь.
Надолго ли отдал? Очень скоро Шешковский начал получать донесения, согласно которым Елена Степановна вступила в связь с Петром Шуваловым исключительно ради отца, практически одновременно с ней завела роман с мало кому известным в то время адъютантом своего любовника Григорием Орловым.
В то же время младшая дочка Апраксина Машенька сделалась фрейлиной великой княгини.
Распрощавшись с семьей и в последний раз, по дружбе, заглянув к Шешковскому, фельдмаршал Апраксин отбыл к месту своей службы. Армия под его командованием должна была вступить в Пруссию. В военный гений Степана Федоровича никто не верил, он и в прежние годы не столько воевал, сколько служил по дипломатической части, а это суть не одно и то же. В последние же годы Апраксин невероятно растолстел и сделался неповоротливым. Но, должно быть, кому-то очень уж нужно было оттеснить влиятельного фельдмаршала от трона как раз в то время, когда здоровье императрицы достигло критического состояния. Она то и дело падала в обморок, претерпевала болевые приступы и судороги. Несмотря на то, что Степан Федорович выполнил просьбу Петра Шувалова и отдал ему дочь, ему все равно не удалось задержаться в столице. Неудивительно, Апраксин поддерживал Бестужева, тот давно объединился с Разумовскими. Шуваловы просто не могли допустить, чтобы все их враги именно в это время сосредоточились в столице.
После того, как цесаревна подарила трону одного за другим двоих детей, ее уже не пытались отправить в монастырь, тем не менее великий князь относился к супруге, мягко говоря, наплевательски. Он избрал себе новую фаворитку, ею стала фрейлина Ее Императорского Высочества Елизавета Романовна Воронцова, с которой Екатерина Алексеевна была в непрестанной вражде. Толстая, нескладная, невоспитанная, но при этом добрая и незлобивая Лиза благодаря своему новому положению могла со временем невероятно возвысить свою семью. Тут же Разумовские познакомили наследника престола со своей племянницей Матреной Герасимовной, по мужу Тепловой
[130]. Екатерину устраивал этот адюльтер, так как с Матреной, по крайней мере, можно было о чем-то договориться. Кроме того, желающий произвести впечатление на ставленницу Разумовского Петр Федорович даже советовался со своей супругой, как ему следует украсить комнату, дабы это понравилось Тепловой. Ожидая прихода Матрены, великий князь наполнил комнату ружьями, гренадерскими шапками, шпагами и перевязями, так что в результате она получила сходство с арсеналом.
Сама же великая княгиня снова блаженствовала в обществе очаровательного поляка, который вместе с графом Горном гостил в Ораниенбауме. Как-то раз после обеда, который Екатерина Алексеевна провела в небольшой компании, она пригласила гостей осмотреть внутренние покои дворца. Когда они вошли в кабинет, где цесаревна обычно занималась чтением, навстречу гостям выскочила крошечная болонка, которая тут же облаяла графа Горна, но, заприметив среди гостей Понятовского, бросилась к нему, весело скуля и ласкаясь. Великая княгиня выдала себя с головой, и окажись в это время рядом с ними Александр Шувалов, она могла бы поплатиться за это. Положение спас сам граф Горн, который сделал вид, будто бы ничего не понял. Но после, отведя в сторону Понятовского, тихо произнес: «Друг мой, нет ничего более предательского, чем маленькая болонка; первая вещь, которую я делал с любимыми мною женщинами, заключалась в том, что дарил им болонку, и через нее-то я всегда узнавал, пользовался ли у них кто-нибудь большим расположением, чем я. Это правило верно и непреложно. Вы видите, собака чуть не съела меня, тогда как не знала, что делать от радости, когда увидела вас, ибо нет сомнения, что она не в первый раз вас здесь видит». На счастье, как раз за местечком, показавшимся Горну наиболее тихим и безопасным, располагался слухач Тайной канцелярии, который и записал сказанное слово в слово.
С поляками плотно работал канцлер, Степан попросил его услать Понятовского, дав при этом последнему такие рекомендации, благодаря которым соперник уже не мог бы вернуться в Россию как дипломат. Бестужев под каким-то предлогом отправил Понятовского в Польшу, попросив английского посланника, кавалера Уильямса, повлиять на то, чтобы в будущем Понятовский ни в коем случае не стал послом. Но Уильямс выболтал свою миссию Льву Нарышкину, а тот в свою очередь открыл правду Екатерине Алексеевне. На счастье, имя Шешковского не было произнесено. Скорее всего, Уильямс понятия не имел, отчего Бестужев вдруг возненавидел его приятеля. Впрочем, от себя он добавил, что не собирается мешать этому назначению. И к зиме Станислав вернулся в Россию в качестве польского посланника.
Меж тем Россия присоединилась к конвенции, подписанной в Версале между Францией и Австрией. А Шешковский неожиданно для себя обнаружил, по всей видимости, недавно возникшую сеть шпионов, контролируемую любимчиком наследника престола Брокдорфом. Последний достаточно умело играл на слабостях великого князя, в частности, способствовал увеличению числа голштинских солдат при нем. Около двадцати постоянно находились при великом князе, и еще два или три несли в его комнате службу рассыльных. Разумеется, все эти люди жили на два жалования, и это не могло радовать Тайную канцелярию. Впрочем, среди донесений были и весьма радостные новости: Екатерина Алексеевна ныне вела все дела своего вечно пьяного муженька, так как тому было не до них, письма откладывались в долгий ящик, просьбы не удовлетворялись, да и не рассматривались, денежные же дела находились в таком беспорядке, что, случись проверка от государыни, пришлось бы с неделю выискивать причины недостач. Встать во главу малого двора – идея более чем похвальная, Екатерина Алексеевна же умудрилась повернуть ситуацию таким образом, что она как бы и не хотела этого вовсе, а только делала одолжение непутевому супругу.
