— Брось, Лика, я не причиню тебе вреда. То, что вчера произошло… — он умолкает, опускает голову. Слова подбирает. — В общем, вчера я перебрал, с ума сходил, что больше нет ни единой надежды… что ты больше не моя. Да и была ли ты моей, — он качает головой. — Это глупо, но мне было достаточно даже того, что ты хорошо ко мне относилась. Думал, пройдет время и всё изменится. А теперь я всё испортил.
Глеб делает паузу, немного щурится от порыва ветра, переводит взгляд куда-то поверх меня и снова возвращается к моим глазам:
— Пусть я полный идиот, понятия не имею, что на меня вчера нашло, и знаю ты меня не простишь сейчас. Но пойми, я тебя не трону. Я хочу всего лишь помочь, Лика.
Устало вздыхаю.
— Глеб, — говорю спокойно, но уверенно. — Ты вчера действительно напугал, и у меня нет ни малейшего желания это сейчас обсуждать. Но помощь не принимаю не поэтому.
Астахов снова прищуривается, наклоняет голову.
— И что мне сделать, чтобы помочь тебе?
Вот на этот вопрос у меня есть ответ:
— Постарайся меня просто забыть.
— Просто, — тут же ухмыляется он. — У тебя все просто.
— Это не так. И тебе об этом известно. Я благодарна тебе за то, что ты меня поддерживал, но к сожалению, одной благодарности недостаточно. Я пыталась, Глеб, честно пыталась, но не вышло. А что это могло привести к необратимым последствиям… мы оба вчера могли убедиться. Поэтому, спасибо, Глеб, за всё. Я правда тебе за многое благодарна, но мне пора.
Его взгляд меняется, он теперь смотрит хмуро, но в глазах даже не злость, скорее отчаяние вперемешку с чувством вины. И возможно, осознание, что больше нет смысла пытаться склеить то, что априори не подходит друг другу.
— Удачи тебе, Глеб. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.
Он ничего не отвечает, так и стоит, внимательно меня разглядывая: его волосы теребит ветер, усталый взгляд, отросшая щетина, чувствую, как сжимается сердце и отворачиваюсь. Жалость сейчас точно неуместна. Я уже делаю несколько шагов, оставляя его позади, когда слышу вслед:
— Лика…
Останавливаюсь, порыв тёплого весеннего ветра тут же закидывает на лицо выпавшие пряди, закрываю глаза, но вздыхаю и все же оборачиваюсь:
— Если тебя вновь побеспокоит Юдин, просто дай мне знать. Один звонок, пустое сообщение, что угодно, и я всё пойму, — говорит он, поймав мой взгляд. — Он больше не должен, но у меня есть кое-что, что может его остановить, если Юдин вдруг решит тебе вред причинить. Он пока не знает об этом как и то, на что я способен, ради тебя.
Глеб не видит, как на меня действуют его слова. Я сжимаю пальцы, унимая внезапную дрожь, тут же вспоминая о том, что Мирослав убеждал меня к Глебу вернуться. Уж не ошибается ли Глеб, что Юдин ничего не знает? И что может его остановить? Компромат? Каким образом он оказался у Глеба?
Но вопросов я не задаю, хоть они всё появляются и появляются.
— Прости, если сможешь, — добавляет он даже как-то невпопад. И сам отворачивается, направляясь к парковке с той стороны здания.
И я все-таки чувствую, как внутри всё сжимается. Разглядываю его широкую спину, уверенную походку, никогда не скажешь вот так, впервые глядя на него, что у этого мужчины внутри боль, которую причинила ему я.
В горле стоит ком, странный разговор, границы обозначены и даже утверждены, я ведь этого и хотела, но внутри тянущее чувство, тревожное, неконтролируемое.
Чтобы хоть как-то отойти от этого, я какое-то время иду вдоль проспекта пешком, такси не вызывая.
Стремительно темнеет, по городу расползается уже вовсю властвующий туман, и несмотря на влажность, дышать все равно тяжело.
И лишь когда на улице становится относительно безлюдно, вызываю машину.
Подъезжаю прямо к Оксане во двор, коммунальные службы уже устранили свои проблемы, и поэтому проблемы въезда нет. Надо забрать сумку, а потом могу ехать, куда угодно, благо, ключи от машины, теперь у меня. Такси уезжает, мелькнув фарами на повороте, и только сейчас понимаю, что уже есть девять часов, невольно оглядываюсь: и хоть знакомого джипа не обнаруживаю, пульс все равно учащается. А вдруг они уже в квартире?
Тут же усмехаюсь, сомневаюсь, что Оксана потащила бы Демида домой, думая, что там его бывшая жена.
А я?
Я рассчитывала, что мы можем встретиться вот так?
Не знаю. Но это точно плохая идея.
Не успеваю дойти до подъезда, когда слышу, как во двор въезжает машина. Узнаю её по звукам, по практически бесшумному ходу. Чувствую.
Джип, проезжая, останавливается у подъезда, и теперь вижу, что не ошиблась.
Замираю, пытаясь унять свихнувшееся сердцебиение, и пока из машины выходят те, кого вместе видеть я совершенно не хочу, так и стою, не делая шаги ни вперёд, ни хотя бы уже назад. Нахожусь немного в тени и надеюсь, что так и останусь незамеченной.
Однако как бы я не уверяла себя, что мне не нужно смотреть, а всё равно жадно впитываю каждое движение того, кто выходит со стороны водительской двери. Чистякова обходит машину, останавливается возле Демида, он что-то ей говорит, на что девушка качает головой и вдруг резко отворачивается, но Бронский быстро хватает её за запястье, разворачивая к себе, что-то снова произносит, по хмурым бровям понимаю, что это не признание в любви, но они все равно слишком близко друг к другу, и внутри расползается царапающее чувство ревности.
Оксана опускает глаза, и именно в этот момент Демид поднимает голову, немного отстраняясь от неё.
И тут же замирает, встречаясь со мной взглядом.
Глава 20
Я даже не пытаюсь отвести взгляд, Демид свой тоже.
Все уличные звуки мигом пропадают, сердце, кажется, и вовсе перестает стучать, как будто боится всё испортить, разрушить эту хрупкую связь. Мгновение растягивается в вечность, даже Оксана становится просто размытым пятном на фоне, и вдруг кажется, что мы в самом деле сейчас одни. Я не знаю, сколько это длится, чувствую, что пальцы немеют — так сильно я их сжимаю, а потом всё исчезает.
Рассеивается.
В груди моментально расползается тяжесть, потому что Бронский наш зрительный контакт прерывает сам. И возвращает взгляд другой.
Приходится выныривать из иллюзий, и окружающий мир тут же приобретает привычные формы. Чёткие и недвусмысленные. Картина перед глазами теперь снова полная. Они вдвоём.
Сердце просто разрывает грудную клетку, и все равно стою вот так: опустошенная, раздавленная. И убеждаю себя, что всё в порядке. Что пройдёт какое-то время, и я привыкну и к этому. Также, как когда-то научилась жить с болью. Я смирюсь, просто не сейчас.
Одно лишь знаю точно — Демид не узнает, как я схожу с ума от его взгляда. Ему это просто не надо.
