Глеб, появляющийся, словно ниоткуда.
Он спас меня. Он спас.
Случайность ли?
Вздыхаю. Какой-то бред. Иваном двигала обида, а Глеб просто оказался поблизости.
Вот только Демид, намекая, что Астахов в моей жизни не случайный попутчик, уверенно поселяет в душе сомнения. Отбрасываю мысли. Это всё потом.
Нет, я не думаю, что Демид таким образом планы строил относительно моей персоны, вчера я скорее решаю, что ему не было до меня дела, что он прекрасно проводит время с Оксаной и получает удовольствие, пока я с ума схожу от собственных картинок.
И если вдруг цели и были, то совсем не такие радужные, и что ждал меня снаружи этот тип совсем не потому, что Бронскому спасти меня потребовалось, уж злость бывшего я спутать ни с чем бы не смогла — а он был в ярости.
Но и вариант, что меня перехватывает не просто пьяный отдыхающий со счетов сбрасывать рано.
Однако выходит, Демид вообще ко всему этому отношения не имеет. Тут же мысленно ухмыляюсь. Имеет несомненно. Вот только какое?
— Я считаю, что этот мужчина оказался там не просто так, — всё же даю свой ответ. — И ты появился очень вовремя… Спасибо.
Сжимаю пальцы вокруг чашки, добавляя последнее слово. Я вкладываю в него нечто большее, чем благодарность за то, что Демид меня вчера спас. Да, я безусловно рада такому стечению обстоятельств, и хоть Бронский об этом даже не догадывается, но всё же «спасибо» относится к другому событию — он не остается с Чистяковой в випе надолго, а волею судьбы оказывается рядом со мной. Со мной, а не с ней.
Делаю несколько глотков остывшего напитка и давлю в себе очередную порцию ревности. Всё ещё не знаю, почему Демид решает выйти из клуба и почему без Оксаны. Что он к ней чувствует и как далеко они заходят наедине. Все эти вопросы сегодня не прозвучат — на них я права не имею. Поэтому лишь добавляю:
— Уж в спасителях тебя я точно видеть не ожидала, ведь всё это время… — запинаюсь. Смотрю в карие глаза, и сердце снова напоминает о себе учащенным ритмом. Я коротко выдыхаю и все же нахожу в себе силы закончить начатое: — Ты ненавидел меня, и я тебя понимаю.
Насмешку Демид сменяет на внимательный взгляд. Долгий, тяжелый. Что-то жгучее подступает к глазам, к щекам приливает жар, становится так душно, словно воздух вмиг исчезает, я не выдерживаю, и резко поднимаюсь с места.
Отхожу к столешнице, и опираясь руками на неё, унимаю внезапно подступающие эмоции. Спокойно, Лика, ты столько времени держала себя в руках и сейчас справишься. Считаю до двадцати и слышу, как скрипит стул, как его ножки скользят по полу, оповещая, что Демид встает, и когда Бронский подходит сзади, закусываю губу. Нет, жалость мне не нужна, реветь я не буду. Он не увидит слёз, это слишком.
Демид тем временем ко мне не прикасается, просто стоит и молчит, и даже спиной чувствую, как сильно он напряжён. В беззвучных колебаниях воздуха распознаю еле уловимый сигнал — Бронский немного наклоняется, а я интуитивно понимаю — любой вопрос, который он решит задать, будет выстрелом в упор.
У меня совсем немного времени, чтобы хоть немного подготовиться. Вот только как это возможно, когда он близко так? Прямо сейчас его дыхание опаляет шею, и кожа тут же покрывается мурашками.
— Нам нужен ещё кофе, — говорю, в попытке справиться с эмоциями. Засыпаю молотые зерна в контейнер, наливаю воду в емкость, нажимаю на кофеварке кнопку — автоматические движения, ничего особенного, но пара минут меня спасает.
Я готова продолжить разговор.
Но не успеваю обернуться — Демид меня опережает:
— Зачем, Лика? — слышу его вопрос и тут же замираю, я, конечно, сразу понимаю, о чем идет речь, и по позвоночнику проходит холод, запретная тема врывается неумолимо: готовься — не готовься, а больно всё равно будет.
Резко оборачиваюсь, и тут же натыкаюсь на мрачный взгляд в упор, он пробирает своим упреком до покалываний в кончиках пальцев. И я выдерживаю паузу, приводя мысли в порядок.
Я ждала этот вопрос год.
Целый долбаный год была готова объяснять, биться, выпрашивать прощение, ломилась в закрытые двери, даже смирилась с тем, что Демиду попросту неинтересно, что тогда произошло, передумала массу вариантов от тех, где чувства мужа давно остыли, и поэтому он даже слушать меня не желает, до тех, что я совершенно его не знаю, и он сам ждал повода со мной порвать.
И несмотря на то, что от безысходности такие мысли меня посещали, а всё равно казались бредом.
Но Бронский так уверенно пресекал любые попытки ему что-то объяснить, мне оставалось лишь довольствоваться испепеляющим чувством вины и нелепыми подозрениями.
И вот сейчас он внимательно рассматривает мои глаза, словно ловит каждое движение, а я стою, и впервые за всё это время понимаю, что ответа у меня нет. А любые оправдания будут звучать просто смешно, через это я уже проходила. Вдруг понимаю простую истину, Бронский ведь ответа и не ждёт, он лишь озвучивает то, что его когда-то волновало.
— Я виновата, но дело не только во мне, Демид, и ты это знаешь.
Рассматриваю карие омуты и, окунаясь в воспоминания, восстанавливаю в памяти всё до мельчайших подробностей, опускаю глаза, с какой стороны не зайди — испортила всё я. Сейчас понимаю, могло бы быть по-другому, если бы не череда случайностей, но винить не себя, а обстоятельства, глупо.
Бронский усмехается, но взгляд тут же тяжелеет:
— Я застал вас, Лика.
Напоминает, как будто я хоть на секунду забыла, что натворила.
Хотела бы я вычеркнуть заодно и то утро из памяти, но это моё наказание — истязать себя. Мне нет оправдания, и то, что я толком ничего не помню, оттого и объяснить не могу, меня не оправдывает. Я заслуживаю его ненависть и именно поэтому всё это время просто принимаю боль.
— У тебя есть полное право меня во всём обвинять, — отбиваю удар, не отводя взгляд. — Но я бы не оказалась у Глеба, если бы ты не уехал, если бы отвечал на звонки и если бы… — чувствую, что начинаю задыхаться, и всё же, глотая обиду, выпаливаю: — Если бы сам был со мной до конца откровенен.
Замечаю, что Демид сжимает кулаки, делает шаг назад, а затем просто отходит и, останавливаясь у окна, замирает. Я разглядываю спину Бронского, поднимаюсь взглядом выше, шея и плечи тоже напряжены:
— Ты встречалась с Глебом тайком от меня, — не спрашивает, а констатирует факт Демид, упрёк справедливый и несправедливый одновременно.
Мне очень многое хочется сказать, волна возмущения тут же поднимается снизу вверх, я могу прямо сейчас возразить, и пытаясь что-то доказать, но я знаю, как действуют на него мои объяснения. Я уже это проходила. Чем их больше, тем яростнее он их отвергает. Оправдываться я не буду, но у Бронского есть выбор верить мне или нет.
— Всё не так. И как бы не казалось, но у нас с Глебом не было тогда отношений. Я ведь говорила тебе…
