— Я недалеко от «Олден», — всё же произносит Демид. — Сможешь туда подъехать минут через пятнадцать? У меня есть немного времени.
Говорю, что мне потребуется больше, минут двадцать, и мы прощаемся.
Признаться, не ожидаю, что наша встреча может случиться так скоро. Я столько времени жду от него звонка, что увидеться вот так, спонтанно, кажется чем-то совершенно нереальным. Но мы договариваемся о встрече, будто для нас обычное сидеть в ресторане на досуге. И пусть внешне я умею сохранять спокойствие, но внутри… внутри всё иначе.
Там не просто неспокойно, там ураган из чувств и не выраженных эмоций. Удерживать его всё сложнее, но я постараюсь. Сейчас главное — чтобы Юдин от нас отстал со своими психологическими играми. А чувства… Чувства ведь уже никуда не денутся. Я это точно знаю, и мне придется с этим смириться.
Быстро смотрю в зеркало и качаю головой сама себе, вид мог бы быть лучше, поправляю немного растрепанные волосы, платье в порядке, кеды, пиджак — фейсконтроль в ресторане пройду, взгляд только тусклый, и улыбку растянуть не выйдет.
Приезжаю, когда Демид уже сидит за столиком у окна. Он замечает меня сразу, мрачный, задумчивый, родной. На мгновение кажется, что не было всей этой разлуки, словно мы просто договариваемся встретиться после рабочего дня. Мы будем болтать о том, как у меня прошла лекция и какие странные порой вопросы задавали клиенты, а он скажет, что соскучился и ещё что-нибудь спросит. Только почему такой мрачный по обыкновению промолчит. Но даже пусть так.
Жаль, что всё это в прошлом.
Давлю в себе нервную дрожь, подходя ближе, благо, у меня есть на это несколько шагов, присаживаюсь напротив, уже точно знаю — я готова к его взгляду. Обращаю внимание на стол — оказывается, Демид уже заказал для меня капучино.
— Спасибо, — киваю на чашку, он берёт свою в руки, крутит.
— Ты же не изменила вкусам? — усмехается. Но я во всём слышу контекст.
— Нет, — отвечаю, выдерживая его взгляд. Всё же это просто игра слов, Демид даже не замечает, как это звучит, в отличие от меня.
— О чём хотела поговорить?
Воздух в легкие приходится набрать, а потом наблюдать, как меняется выражение лица Бронского:
— Оксана говорила, что тебе угрожает опасность.
Демид откидывается на спинку стула, снова ухмыляется, но я замечаю, как он сжимает пальцы, и понимаю, что ему сейчас не так уж и весело. И вовсе он не расслаблен.
— Она очень впечатлительная.
Я в ответ не улыбаюсь, и Бронский становится серьёзным.
— Они у тебя? — задаю вопрос, точно зная, что Демид прекрасно понимает, о чём я. — Эти чёртовы документы. Скажи, Демид, ты нашёл их?
Он снова молчит какое-то время, а потом вдруг опирается на стол локтями, немного наклоняет голову и одну руку протягивает мне, минута до касания, два гулких удара в груди, и Бронский накрывает мою ладонь своей. А потом берет её в руку, перебирает мои пальцы, и пошевелиться я теперь не могу, практически не дышу, слежу за каждым движением, чувствую его. Я всё это время держусь уверенно, но теперь моё внешнее хладнокровие портит дурацкая дрожь и слишком быстрый ритм. Ладонь Демида такая горячая, что меня жар охватывает тут же. Поднимаю на него взгляд и замираю. Бронский смотрит в упор:
— Ты ездила в Чертаково?
Голос спокойный, но почему я слышу в нём тревогу?
Киваю.
— Ты же оставил мне подсказку, — усмехаюсь теперь я, напоминая о его пометке: стрелке к имени «Лика» на смятом листе.
— Нашла что-нибудь?
— Ничего особенного, — говорю на всякий случай, внимательно за Демидом наблюдая. Я так и не проверила записную книжку, хотя она мне и показалась на первый взгляд довольно обычной. Но может, быть нужно лишь присмотреться?
— Значит, нашла, — кивает Демид.
— А ты?
— И я, — всё-таки отвечает он на вопрос, который игнорирует в начале.
Мы теперь так и сидим, разглядывая друг друга. Такое странное чувство: столько хочется сказать, но вместо этого мы словно насыщаемся нашим молчанием, наслаждаемся этими минутами в тишине, в них скрыто больше, чем во всех словах вместе взятых. И мы понимаем друг друга. Наваждение какое-то.
Бронский разжимает ладонь, руку убирая, лишь немного задерживается на кончиках пальцев и мою отпускает, а я всё ещё чувствую его тепло. Он берет чашку, опирается локтями на стол и делает несколько глотков.
— Демид, Глеб мне кое-что рассказал… — голос срывается, когда я всё же нахожу в себе силы продолжить то, что начала. Во рту пересыхает, тоже делаю несколько глотков, ставлю чашку, замечаю, как Бронский напрягается. И принимаюсь рассказывать, что сегодня выяснила, но Демид останавливает меня:
— Лика, — понижает он голос, немного наклоняясь, — я всё это уже знаю.
Бронский говорит по-прежнему выдержанным тоном, но мне всё это не нравится. И я задаю свой вопрос:
— Два года назад… Ты из-за этого с отцом поссорился? Из-за проекта «Эдванс»?
Прищуривается:
— Это очень сомнительный проект, Лика, я далеко не за всё берусь, что мне предлагают, и выгодный заказ не всегда в приоритете. И хоть в данном случае деньги предлагались большие, я отказался. Как и всегда в подобных случаях. Сначала отказался.
— А потом?
Задерживаю дыхание, чтобы унять пульс. Мы впервые говорим с Бронским о его делах. Он сейчас окидывает меня мрачным взглядом и, выдержав паузу, продолжает:
— А потом мне пришлось в этот проект влезть.
Внутри появляется смутное беспокойство. Глеб мне, конечно, по-другому преподнёс.
— Плюс Мирослав разыскивал эти бумаги, указывая на тебя, — продолжает Бронский. — Намекая, что у вас с Глебом план.
Демид выдерживает паузу и снова продолжает:
— Я заранее понимал, что ничего у вас не выйдет, и наблюдал. Мне пришлось ввязаться, чтобы знать о планах Астахова. Юдин не тот человек, с которым следует вести свои игры. Оттого и предупреждал Глеба. И тебя.
— Демид, я была даже не в курсе, что эти бумаги существуют.
Он теперь кивает. Вижу, что он верит. Сейчас — верит.
Но так было не всегда.
Бронский снова обдаёт меня убивающим спокойствием:
— Но это всё уже вообще неважно. Юдин получит свои документы, и больше тебя не побеспокоит.
Сердце обрывается вмиг. Если верить Глебу, то хорошего в этом ничего нет, и против воли начинают дрожать пальцы, я хмурюсь в надежде, что есть выход:
— А что будет с тобой? — чувствую, как в груди снова расползается тревога.
— Не переживай. Я всё улажу.
— Демид… Может, есть другой выход?
Я вспоминаю про конверт и о том, что говорил Астахов, поэтому молчу, не продолжая.
