И хоть Астахов даже с места не двигается, по тому, как меняется его взгляд, понимаю, что попадаю в цель. Волна отчаяния настойчиво окатывает снова и снова, и остановиться я уже не могу:
— Ты никогда им не станешь. Ни-ког-да. Так что всё зря, — бью снова. — Он был лучший, и я перед ним очень виновата. Можешь радоваться, его предала та, кого он любил. Предала. В тот самый момент, когда дала тебе возможность осуществить свой гнусный план.
— Лика…
Качаю головой.
— Он любил меня, по-настоящему любил. И я его предала.
В глазах глазах начинает щипать, мокрые дорожки бегут по щекам, теперь не прекращаясь, не вытираю их, так и смотрю на Астахова, который теперь опускает взгляд.
— И всё потому, что ты решил поломать мне жизнь. Так не любят, Глеб. Не делают несчастными тех, к кому чувства испытывают. Хотя не мне тебя судить, — закрываю глаза, зажмуриваюсь, снова это отчаяние, оно с ума меня сводит. — Я же ему изменила… изменила…
Накрывает истерикой, больше не могу держаться, я вырываюсь вновь, бью Глеба по груди, уже почти не видя перед собой ничего.
— Я ему изменила…
Астахов крепко обхватывает меня руками, притягивая, крепко прижимает к груди, и сквозь свои же всхлипы, слышу, как он громко произносит:
— Не было ничего между нами. Тише, — говорит он, пытаясь меня успокоить. Но я не сразу останавливаюсь, продолжая уверять, что виновата сама. И тогда Глеб сильнее сжимает объятия и громко повторяет — Ты ему не изменяла, Лика…
Замираю. Сердце напротив принимается колотить изнутри так шумно, что мне кажется, его эхо слышится на всю округу. Поднимаю на Глеба глаза.
— Что… Что ты сказал? Глеб, что ты сказал? — повторяю, хоть он прекрасно с первого раза слышит.
Астахов смотрит мрачно, и хоть солнце всё вокруг заливает золотистым сиянием, словно на контрасте, мужчина выглядит чем-то нелепым, тёмным пятном посреди зарождающегося света. Коленки вмиг подкашиваются, ноги свинцом наливаются. Усилием воли я продолжаю стоять и разглядывать Глеба. Чужого. Настоящего.
— Я опоил тебя, Лика, и ты была без сознания. В последнем бокале помимо алкоголя было снотворное.
Он всё говорит, а в мысли врывается воспоминание:
«Отвези меня домой. Глеб, я хочу домой…»
Он пытается меня поцеловать, но я еле слышно шепчу, уже почти не чувствуя тела: «Не надо, пожалуйста».
Упираюсь, насколько это возможно в моём состоянии. Холодные губы я больше не чувствую.
«Отвезу, — слышу его голос. — Отвезу, Лика… — говорит он и добавляет тихо, практически не различимо: — И прости меня заранее».
Я качаю головой, отгоняя запоздалое прошлое, а Глеб продолжает:
— Пользоваться тобой в таком состоянии я бы не стал. А утром разыграл, как мне с тобой хорошо было. И ты мне той ночью ничего не шептала, хоть я уверял тебя в обратном, изображая непонимание. И фото назло ему ты делать не просила.
У меня пропадают все эмоции, я уже знаю, что тот вечер был полностью спланирован Глебом и Маленой, и возможно, сомнения по поводу нашей ночи внутри возникают, просто я не успеваю проанализировать. И вот сейчас детали пазла окончательно встают на свои места. Слова Глеба скорее как последняя точка, к которой я и так шла. В очередной раз мысленно благодарю Оксану, что она находит в себе силы поделиться в голосовом тем, что совсем недавно выяснила у бывшей подруги. Постепенно возвращаются чувства: злость, досада, ненависть. Отчаяние. Острой болью впивается в каждую клетку простой ответ: моя вина даже больше, чем я изначально решаю.
Я тогда не Демиду, я себе не доверяю.
— Отпусти меня, — говорю тихо. — Отпусти меня, Глеб.
Астахов руки разжимает тут же, он даже делает шаг назад. Не свожу с него взгляда и какое-то время так и стою. Даже слёзы заканчиваются.
Больше здесь находиться не собираюсь — всё, что хотела, уже услышала, и даже больше. Пытаюсь его обойти, но Астахов не даёт, он хватает меня за запястье, а я снова качаю головой:
— У тебя час, Глеб. Час, чтобы убраться из этого города.
Настроена я серьёзно, а Юдин, насколько знаю, не оставляет свидетелей. Слишком дорожит своей репутацией.
— Или можешь сделать то, на что у тебя не хватило смелости несколько минут назад.
Указываю головой в сторону перил, над которыми он меня держал, но так и не разжал руки. Астахов усмехается. И всё-таки меня отпускает.
— Лика, — слышу в спину, останавливаюсь, но не оборачиваюсь. — Прости меня, Лика. Я знаю, что это невозможно. Просто знай, я сожалею.
Сожалеет. Он сожалеет.
— Прощай, Глеб, — отвечаю лишь.
И больше не мешкая, бегу к лестнице, а затем вверх по ступенькам. Мимо разваливающихся домов, мимо потрескавшихся стен и запаха гари, мимо небольшого мира, когда-то охваченного болью. К машине, которую оставила в одном из переулков этого пугающего зловещей тишиной района. Уже внутри своей «ауди» пытаюсь отдышаться. Но не могу терять время. Тянусь за сумкой и нахожу записную книжку бабушки. Перелистываю, ищу, что-то должно тут быть, не могла бабуля спрятать блокнот вот так без причины.
И когда уже считаю, что бесполезно искать то, чего нет, замечаю что потертая обложка в одном месте отходит. Я цепляю её ногтем, приподнимая, и она поддается, теперь дрожащими пальцами освобождаю блокнот от обложки, и на обратной стороне нахожу сложенный в несколько раз лист. Сердце замирает, пульс стучит в висках, я разворачиваю старую бумагу, которая трещит под натиском моих пальцев и стряхиваю пыль.
Сначала пялюсь на находку, потом тру лицо, забираюсь пальцами в волосы, зажмуриваюсь, отгоняя хаос из мыслей, которые не дают сосредоточиться, смотрю перед собой, просто переваривая всё, что сегодня услышала, что сегодня узнала. И только потом мой взгляд фокусируется на практически разрушенном строении впереди.
Дом не уцелел, а вот сарай совсем рядом наполовину выстоял, перед ним остатки забора, по которому сейчас проходит рыжий кот, именно он привлекает моё внимание, а когда спрыгивает и скрывается за поворотом, я наконец отмираю и растягиваю губы в улыбке. Как будто мне послали мимолётный привет из прошлого. Кот этот, конечно, не наш Прошка, просто похожий. А вот то, что участок принадлежал нашей семье когда-то, отчего-то не сомневаюсь.
Какое-то время так и смотрю на него, не выходя из машины. И совершенно странно то, что внутри становится спокойно. Я сейчас принимаю решение и чувствую, что оно самое верное. И ни одного внутреннего протеста не встречаю. Сколько времени проходит не знаю, я просто беру телефон и набираю номер.
* * *
Знакомая массивная дверь, два парня из охраны, которые сопровождали меня и в прошлый раз, а вот Ивана нет, подозреваю, что его от дел отстраняют. Один из мужчин открывает дверь, приглашая меня войти, и я делаю шаг.
