– Значит, вы еще не увидели. Может, если увидите, поймете.
– Еще раз спрашиваю, доктор. – Каттер, серьезный и сосредоточенный, встал в изножье кровати. – Что мы должны были увидеть?
Ашер подошел к койке и кашлянул.
– Мисс Таттон, вы позволите?
Пение не прекращалось. Она как будто его не слышала. Ашер взял правую руку девушки, лежавшую на левой поверх одеяла. Вытянул ее, придерживая за локоть и запястье. Делал он это умело, но как-то брезгливо, словно рука была поражена гангреной. Он поднес ее к свече, что стояла на тумбочке, причем так близко к огню, что Гидеон в испуге вздрогнул.
– Что вы делаете? – спросил он. – Не смейте причинять ей боль.
– Свеча лишь поможет вам увидеть, – тихо ответил Ашер. – Встаньте рядом с инспектором, пожалуйста. А еще лучше присядьте на корточки. Займите такое положение, чтобы рука мисс Таттон находилась на одной линии с пламенем свечи.
– Это не врач, а просто шарлатан, сэр, – обратился Гидеон к Каттеру. – Он демонстрирует ее, как диковинку на ярмарочной площади. Наверняка есть закон, карающий врачей за противоправные действия.
Каттер не отреагировал на его слова. Он настороженно смотрел на Ашера, словно ждал, что ему покажут знакомый фокус. Потом присел, упершись растопыренными мясистыми пальцами в бедра, и на долгое мгновение приклеился взглядом к вытянутой руке Энджи.
– Боже мой, – выдохнул он.
Гидеон в изумлении смотрел то на него, то на мисс Таттон. Он прошел к изножью кровати. Инспектор отступил в сторону, освобождая ему свое место. Гидеон принял ту же позу, что и Каттер, чуть поменял положение, чтобы его глаза находились на одном уровне с ладонью Энджи и сияющей свечой.
И наконец увидел.
Ладонь Энджи, точнее ее часть, поблекла до прозрачности. Этот исчезнувший сегмент все еще был различим, но очень слабо, словно был сотворен из дыма. За ним, будто за пыльным стеклом, в темноте дрожало пламя свечи, разгоравшееся все сильнее.
XVII
– Дамы и господа, – произнес голос. – Дамы и господа, у нас полная темнота.
Нервничая, Октавия удобнее уселась на стуле. Масляные светильники прикрутили, свет фитилей пропал. Комната погрузилась во мглу, хотя тьма не была абсолютной, как о том объявила ведущая. Октавия разглядела очертания громоздкого шкафа со шторами, а когда глаза немного привыкли к темноте – даже лица сидевших поблизости людей. С дальнего края круга слышался оживленный шепот.
– Прошу тишины, – произнес тот же голос. – Прошу тишины, дамы и господа. Тишина – двойник тьмы. Одна – служанка другой.
Октавия на секунду отвлеклась на неточность метафоры, но сразу же вновь сосредоточила внимание на центре круга, где теперь вырисовывался силуэт ведущей. По-видимому, это был голос самой женщины-медиума, нарочито бесплотный, неземной, явно рассчитанный на благодарную аудиторию. Все равно эффект был потрясающий, и немного тревожный, словно на некотором удалении звучал хор из нескольких голосов.
По мнению Октавии, мисс Каллиста Бьюэлл, к каким бы хитростям она ни прибегала, по сути была шарлатанкой, из тех, кто морочит голову обеспеченным, но доверчивым светским дамам. Из надежных источников Октавии было известно, что даже имя у Каллисты Бьюэлл ненастоящее, что на самом деле она – урожденная Кэролайн Белью, дочь ножовщика из Вулвергемптона.
Миссис Флоренс Дигби, организовавшая этот вечер, была особенно восприимчива к подобным трюкам и свято верила в спиритизм любого рода. В этом она была не уникальна, но благодаря значительному состоянию, которое ее покойный супруг сколотил на изготовлении целебного дегтярного мыла, имела возможность предаваться своему увлечению с гораздо большим размахом, чем многие другие. Ее пышные театрализованные «вечера спиритизма» неизменно становились предметом широких обсуждений и нередко привлекали весьма знатных особ.
Октавию такие мероприятия утомляли независимо от состава гостей, но мистер Хили проявил настойчивость. Днем она случайно столкнулась с ним в редакции «Газетт», куда забежала в надежде на встречу с мистером Сьюэллом. Тот освещал судебные процессы и имел информаторов в полиции, которые могли помочь ей в сборе материала для статьи. Мистера Сьюэлла на месте не оказалось, он уехал в суд, а мистер Хили, узнав, что Октавия наводила справки в Уайтчепеле, пригласил ее – редкий случай – в свой утопавший в коврах и портьерах кабинет и беседовал там с ней почти целый час.
Он охотно выслушал подробности исчезновения девушки, хотя его совершенно не тронуло то, что пропал живой человек, которому, возможно, грозит смертельная опасность. Мистер Хили был убежден, что добытые Октавией сведения наполняют реальным содержанием нелепые слухи о Похитителях душ и нужна лишь еще парочка подтверждающих фактов, чтобы раздуть из этого оглушительную сенсацию. В любом случае, с особым удовлетворением заметил он Октавии, она сама согласилась покопаться в этом деле, когда они заключали договор.
Октавия этого не отрицала, но не преминула напомнить мистеру Хили и о его обязательствах. Да, она пойдет на спиритический сеанс миссис Дигби с участием «особо одаренной» женщины-медиума, на котором ожидалось присутствие целого ряда важных персон. Да, она напишет благосклонный очерк о вечере для странички светской хроники, но если она отыщет что-либо существенное о Похитителях душ – хотя это «существенное» скорее всего лучше искать где-то еще, – ее статью дóлжно поместить в газете на видном месте.
В принципе, сделка эта ее устраивала, хотя больших надежд она не питала. Сейчас ее мысли занимало исчезновение как мисс Таттон, так и лорда Страйта. Такая договоренность давала возможность продолжать поиски и в том и в другом направлении, во всяком случае какое-то время, но только при условии, что она будет поддерживать в мистере Хили надежду на сенсацию, пока не упоминая о графе.
Придется поднапрячься, но справиться можно, рассудила Октавия. Однако беспокоило ее не то, что придется много работать. Октавия ругала себя за безрассудство. Зачем она помчалась в Уайтчепел и обманом втерлась в доверие к хозяйке пансиона? Пообещав посодействовать в поиске исчезнувшей девушки, она тем самым связала себе руки. Конечно, она постарается сдержать слово, но даже в этом случае использовать историю мисс Таттон в собственных целях было бы отвратительно. Эти сомнения начинали угнетать Октавию, и когда женщина-медиум снова обратилась к публике (какое-то время та просто стояла на месте с закрытыми глазами, прижимая к вискам кончики пальцев), она почти обрадовалась, что ее отвлекли от мрачных мыслей.
– Дамы и господа, – нараспев заговорила мисс Бьюэлл, – нас убеждают, что мы живем в эру великих открытий, в эпоху чудес. Ежедневно в прессе нам сообщают о каком-то новом диве, сотворенном учеными. Люди, разделенные далекими расстояниями, могут общаться по проводам, словно они сидят в одной и той же комнате. Голоса умерших якобы наносят на фольгу, и мы можем их слышать, как живую речь. Изобретен новый способ освещения, без огня, без газа, с использованием одного лишь электричества. Да будет свет, сказал человек.
