Прозвучал голос Юры:
— Внимание! Всем машинам следовать в обсерваторию! Радиосвязь прекращаю.
3
На следующее утро Анатолий, проснувшись, взглянул на часы и взвился с постели, как пружина. Десять часов пятнадцать минут! Штепсель радиорепродуктора кем-то вытащен. Проспал! Но тут же он рассмеялся. Сегодня отгульный день, он может спать все двадцать четыре часа! Мать ушла на работу, оставила завтрак на столе. С наслаждением сделав зарядку, позавтракав, Анатолий сел за учебники.
В третьем часу позвонили с Петровки, из городской милиции. Его вызывали, заметив, что прийти он может, когда ему будет удобно. Это немного успокоило Анатолия. Он решил не откладывать и условился на три часа.
В милиции с ним говорил полковник. Майор, допрашивавший в школе, находился здесь же, был сух, подчеркнуто вежлив, немногословно давал справки полковнику. Подписку о невыезде ликвидировали. Анатолий повеселел.
Полковник усмехнулся и сообщил, что среди обнаруженных отпечатков пальцев на финке есть и следы пальцев Русакова. Отпечатки этих пальцев хранятся в милиции давно, еще со времени его первого ареста… Не желает ли Русаков дополнить свои показания?
Это была трудная минута. Будто бомба взорвалась в душе Анатолия. Дала себя знать прежняя недоверчивость к милиции. Если он признается, что взял финку, не навлечет ли на себя судебного дела? И Анатолий сказал, что, возможно, коснулся финки, когда она лежала в парте. И сразу же почувствовал, что ему не верят.
— Оружие наверняка было у вас в руках! — не вытерпел майор.
Полковник взглядом остановил майора и сказал:
— Напрасно, товарищ Русаков, вы не доверяете нам.
За вас поручились люди, которым мы не можем не верить. Вам бояться нечего. Мне нужно это для уточнения картины…
— А если я вам скажу, что когда мы сидели на траве и они финкой резали колбасу, а я взял ее для самообороны, вы бы поверили, товарищ полковник?
— Но зачем тогда было прятать нож под парту?
— Боялся задержания за незаконное ношение оружия. На это ведь и рассчитывали воры… Думаю, что товарищ майор не поверил бы мне…
— Что ж, это правдоподобно.
Когда опрос кончился и во всех подробностях были восстановлены картины стычки Анатолия с ворами на Пятницкой и событий на школьном дворе (не был забыт и телефонный звонок Чумы), Анатолий спросил:
— Товарищ полковник! Что же слышно о Шелгунове?
— Пока — ничего…
Выйдя на улицу, Анатолий провел платком по губам — на платке показалась кровь. Он искусал губы во время разговора, но на душе стало легче.
По пути домой он завернул в детскую комнату милиции. Хлопунов кивнул ему и продолжал допрашивать любителя чужих голубей. Дежурила Ася Ларионова. Как ни был Анатолий занят своими мыслями, но при виде ее свежего, румяного лица, голубых глаз и, казалось, светящихся пышных белокурых волос он расплылся в улыбке и негромко сказал:
— Цветешь!
— Не оригинально… Анатолий, у меня для тебя сюрприз!
Ася порылась в ящике стола и протянула ему маленькую газетку. Это была милицейская многотиражка. В небольшой заметке, обведенной красным карандашом, рассказывалось о том, как бригадмилец Анатолий Русаков, занявшись судьбой малолетнего хулигана, прежде всего решил упорядочить его семейную обстановку, помог его матери восстановиться на работе, вначале даже материально помог.
— Черт знает что! — Анатолий рассердился и, швырнув газету на стол, выбежал из комнаты в коридор. Потом одумался. Куда он бежит? Что за дурацкая манера бегством выражать свое возмущение?
Тут его и нашла Ася.
— Слушай, Ася! Я рассказал только тебе, а ты — всем! — возмущенно, но уже немного остыв, говорил Анатолий. — Конечно, Полина Полянчук обидится. Она же гордая, ты знаешь. Да и Витяка считает меня другом отца и если узнает…
— Не узнает…
— Ты просто легкомысленная трепачка!
— Я? Трепачка? — Щеки и уши Аси стали пунцовыми. — Ну, знаешь…— Она резко махнула рукой и убежала в комнату.
Анатолий приоткрыл дверь и вполголоса сказал Хлопунову:
— На минутку… Дело чрезвычайной важности и срочности…
Хлопунов вышел в коридор.
— Именинник! — воскликнул он. — Прочитал?
Анатолий досадливо отмахнулся и сказал:
— Меня заподозрили чуть ли не в убийстве ученика вечерней школы, в прошлом вора. Взяли было подписку о невыезде.
Добродушная улыбка слетела с физиономии Хлопунова.
— Черт! Это серьезно?
— Теперь уже не очень серьезно. Подписку уничтожили. Теперь я вольная птица. Но мне Ленька Чума угрожал расправой, если не вернусь к нему. Черт его знает — может, это и месть за бригадмильство. Есть такой опасный рецидивист… Поэтому мне нужен пистолет для самообороны.
— С пистолетом дело не выйдет.
— Теперь видишь, какой я именинник?
— Не бойся, что-нибудь придумаем. А как с Борисом Троицким?
— Плохо, очень плохо. Снова сорвался, а ведь начал было исправляться, опять увлекся астрономией и шахматами.
— Ты с Пашкой Лопуховым толковал?
— Не поймаю никак. Он где-то в бегах, а я ведь весь день работаю, вечером в школе.
— А разве другие бригадмильцы свободны? Не дело говоришь, Русаков. Пойми, ведь новый срыв Бориса Троицкого объясняется тем, что Борис ходит на веревочке у Пашки Лопухова. И дела других ребят ведут к тому же Пашке: вспомни Мечика Колосовского и других. Заняться Лопуховым надо срочно. А то он опять взбаламутит Витяку и других.
— Лопухов, конечно, зло, — сказал Анатолий, — но дело не только в Лопухове. Тут, так сказать, цепная реакция, многоступенчатая ракета. Чтобы сделать человеком Лопухова, надо устранить вредное влияние Рудольфа Милича, а чтобы исправить жизнь Милича, надо устранить преступное влияние Цыгана, а чтобы Цыгана и других таких же перевоспитать, надо оградить их от влияния и террора бандита-рецидивиста, главного заводилы Леньки Чумы. Вот где корень зла! От Вундербоба веревочка вьется и вьется до самого Чумы, который держит в руках конец веревочки. Если корень не вырвешь, от него пойдет новая поросль и как вьюнок будет захлестывать молодые растения и душить их. А ты, товарищ Хлопунов, — не дам пистолета!
— Наша детская комната занимается малолетними. Взрослыми занимаются другие. Я доложу. А ты немедленно займись Пашкой Лопуховым.
— Ладно! Приказ принят. Я уже заходил к Лопуховым. Отец алкоголик. Мать, чудится мне, жуликоватая особа. Дома крик, мат, ругань. Так чего мы ждем? Надо спасать парня, отослать в воспитательную колонию к Ивану Игнатьевичу. Дел за Пашкой столько, что на три колонии хватит.
— Отошлем, если у Пашки будет еще хотя бы одно серьезное правонарушение. Возьми у матери Лопухова заявление с просьбой о том, чтобы ее сына поместили в колонию. Если не сможешь справиться с Пашкой, прямо скажи!
